– Ну, мне пора, – изобразил поклон Будищев.

Тетушка в ответ лишь слабо улыбнулась, а вот кандидат в отцы неожиданно вызвался проводить незваного гостя.

– Да я не заблужусь, – попытался отказаться тот, но граф шел вперед, не обращая внимания на возражения.

Дойдя до двери, он резко повернулся, и, прокашлявшись, спросил:

– Вы не передумали?

– Насчет чего? – прикинулся простачком Дмитрий.

– Насчет переезда в Америку. Мое предложение остается в силе.

– Хм. А вы знаете – передумал. Пожалуй, я не прочь переехать.

– Вы серьезно?

– Ну, а почему нет? Особенно, если прибавите тысяч пять.

– Наглец!

– Ваша правда. И в кого я только такой уродился?

– Не паясничайте!

– Ну, а что мне остается? Трудное детство, голод, холод, отсутствие положительных примеров перед глазами…

– Довольно!

– Как скажете.

– Итак, вы согласны уехать из России?

– Согласен. Несите деньги.

– Но я не храню в доме такие суммы!

– Это очень правильно с вашей стороны.

– Но я могу выписать чек.

– Боюсь, что этот вариант меня не устроит. Согласитесь, что, приехав в Америку, было бы крайне неприятно узнать, что вы его аннулировали.

– Да за кого вы меня принимаете? – возмутился граф.

– А вы меня? – улыбнулся в ответ Будищев.

– Хорошо, вы получите наличными. Но мне нужны гарантии.

– Хотите – икону поцелую?

– Подите прочь! Когда все будет готово, вас известят.

– Вот это деловой разговор.

Как и следовало ожидать, записка графини Блудовой оказала на больничное начальство самое благоприятное действие. Во всяком случае, тяжелая, окованная железом калитка отворилась, и Дмитрия с Семкой пустили внутрь лечебницы. Против ожидания, там оказалось далеко не так мрачно, как можно было подумать, но забранные решетками окна, неистребимый запах карболки и хмурые физиономии санитаров четко намекали, что здесь далеко не санаторий.

Когда они зашли в палату, Степанида Филиппова с безучастным видом сидела на кровати, обхватив ноги руками, и от всей этой позы чувствовалась такая безысходность, что даже Будищеву, ко всему привычному, стало не по себе. А Семен – тот просто кинулся к девушке и, едва не плача, спросил:

– Стеша, ты меня узнаешь?

– Сема, – еле слышно прошептала она в ответ.

– Дмитрий Николаевич, она меня узнала! – радостно закричал в ответ парень, обернувшись к своему наставнику.

– Уже хорошо, – буркнул тот, внимательно разглядывая обстановку.

– Стешенька, родная, как хорошо, что тебе лучше, – радостно продолжал мальчишка.

– Не шуми, малец, – одернул его сопровождавший их санитар. – Не положено тут кричать. Больные – они от крика могут и испугаться, или еще чего.

– Что, бывали случаи?

– Так ить сумасшедшие, – пожал плечами медработник.

– Чего-то она совсем осунулась, – обеспокоенно заметил Будищев.

– Известное дело, харч не как у родной маменьки, – не стал спорить санитар.

– Как она себя ведет?

– Это вы господина доктора спросите.

– А я у тебя спрашиваю!

– Да все больше тихо.

– А что, есть и буйные?

– Есть, как не быть. Давеча соседку ее в смирительную рубаху запеленали да водой отливали холодной. Для того, значит, чтобы в чувство привесть.

– Охренеть!

– А куды деваться? Ладно, вы если желаете, побудьте тута, а у меня дел по горло.

– Подожди, любезный, а нельзя ли чаю горячего организовать?

– Отчего же нельзя, пожалуйте пятачок, так я мигом! Вы не подумайте чего, это не мне одному.

– Держи.

– Сей секунд!

– Ну что, Сема, – вздохнул Дмитрий. – Доставай гостинцы. Надеюсь, не все слопал, пока меня ждал?

– Грех вам такое говорить! – даже обиделся мальчишка. – Нешто я совсем без понятия?

– Ладно-ладно! – одними глазами улыбнулся в ответ Будищев.

– Стешенька, возьми конфетку, она сладкая, – протянул лакомство девушке Семка.

Но та лишь сильнее сжала руки на коленях, так что побелели пальцы, и не тронулась с места. Парень, сгорая от жалости, попытался вложить ей сладость в руку, но неожиданно вскрикнул и отшатнулся.

– Ой! Что это?

Дмитрий удивленно посмотрел туда, куда показывал Семен, и едва не выругался. На теле девушки сквозь ворот на грубой рубашке был отчетливо виден синяк.

– А вот и чай поспел, – прогудел вернувшийся в палату санитар, устанавливая на стол чайник и пару чашек. – Извольте, господа…

– Послушай, человече, – почти ласково спросил его Будищев, – а что это за отметина у вашей пациентки?

– Дык, всяко бывает, – развел тот руками, но затем, очевидно, что-то поняв по взгляду бывшего унтера, сразу стал серьезным. – Вот что я скажу вам, господин хороший. Уж коли вы за девицу эту печетесь, так и заберите отсюдова от греха!

– От какого греха?

– От того самого, покуда ничего еще не приключилось!

– Ты что хочешь этим сказать?

– Ничего я говорить не хочу, и так уже много языком натрепал, а мне тут еще служить!

– Заберите меня, – так же тихо прошептала девушка и зарылась лицом в колени.

– Твою дивизию, – сокрушенно покачал головой Будищев. – Хотелось как лучше, а получилось как всегда!

– Что делать-то будем? – тихо спросил Семка.

– Чай пока пейте, – отозвался наставник. – А меня пока этот добрый человек к главврачу проводит.

– Нету их сегодни.

– А тот хмырь, что разрешил нам посещение?

– Так то дежурный сегодняшний, их благородие Вернер Петр Карлович.

– Ну что ты будешь делать, куда ни плюнь, то благородие, то превосходительство. Некого и на хрен послать!

– Это верно, – ухмыльнулся санитар. – Чего же не проводить, провожу. Только вы не очень-то шумите с ним, а то враз в соседней палате окажетесь. Тут всяких видали.

– Не знаю, про что ты говоришь, милейший, а я человек тихий и богобоязненный, – ответил ему Будищев и ловким движением достал из кармана рублевую ассигнацию. – Только найди себе дело где-нибудь в дальнем конце вашего богоугодного заведения, пока я толковать с этим самым благородием буду.

– Это можно, – усмехнулся в бороду медработник.