Деклан Синдж все еще болтался на кресте, умоляя о скорейшем избавлении от мук. Ангельский хор затих, и опять подступила тошнота. Отец Синдж плохо слышал ректора, зато обладал великолепным обзором и потому первым заметил приближение зеленой фигуры на мотоцикле.

Доктор Манганиз достиг четвертого пункта своей угрожающей литании, но изложить его не успел. Слова застряли у ректора в горле, когда он увидел наезжающий на него мотоцикл, в седле которого вздымалась зеленая фигура и так быстро вращала крокетным молотком, что очертания его исчезли. Толпа вокруг повозки рассеялась, и ректор побежал, но Зеленый Рыцарь не принял отказа и удерживал Могучий Мотор за летящим рысью ректором два полных круга по Центральной площади, пока, прибавив газа, не поравнялся с доведенным до отчаяния человеком и не нанес ему ловкий удар молотком по голове.

Барт Манганиз остановился. Зеленый Рыцарь остановился. Они посмотрели друг на друга. Вначале показалось, что крокетный молоток вообще не попал в ректора, но вот он качнулся, выражение с его лица исчезло, колени подкосились, и Барт Манганиз рухнул на землю.

В следующую секунду суматоха, по всем законам жанра, должна была стать ответом на только что исполненную сцену, но ничего такого не произошло. Она наступила лишь после действий могучего Августина. Тяжеловоз утомился от всей этой мороки и к тому же проголодался и более не мог сопротивляться искусительному запаху воздушной кукурузы. Мощным толчком Августин столь неожиданно нарушил неподвижность повозки, что никто, за вычетом распятого отца Синджа, не сумел на ней удержаться. Когда повозка вырвалась из-под Сеймура Рильке, он лихорадочно схватился за динамики, но лишь вздернул звук до полной громкости. Под взвывшие сакбут и псалтерион Августин двинулся к кукурузе, таща за собой распятие и выпучившую глаза жертву. Между кукурузой «Связей с общественностью» и жеребцом-тяжеловозом располагались «Изучение поведения» и «Мультимедиа-шоу», которые, как и все в кампусе, не издавали с момента появления Зеленого Рыцаря ни звука.

Экспозиция условного рефлекса просто перестала существовать после того, как по ней проехали конь и телега, освободив ньюфаундленда Текса, покинувшего кампус навсегда. В полной панике преподаватель психологии навела на Августина электрический стимулятор и ткнула им гигантского коня в пах. Августин издал пронзительный вопль, испустил очередь выхлопов и рванулся к мультимедии. Отец Синдж закрыл глаза и приготовился принять крестную смерть.

Шесть тонн ускоряющегося распятия врезались в мультимедию как ледокол, разрушив телевизионную стену новостей, разбрасывая служащих и студентов и пробивая себе путь среди телефонов и телексов. Подпрыгивая, за повозкой потянулись камеры, микрофоны и софиты, разбиваясь вдребезги на своих проводах, под устойчивый аккомпанемент взрывов и каскады искр по мере уничтожения электроники копытами и колесами.

Первое, что понял Барт Манганиз, придя в чувство и вновь приняв вертикальное положение, было то, что вся эта жуткая сцена передается по местному телевидению. Телеоператор ревностно снимал ураганное перемещение распятия. О чем Барт подумал после, равно как и о многом из того, что случилось в этот день, можно только догадываться, потому что в тот момент — когда Августин добрался наконец до воздушной кукурузы, сдув Билли Миллера возмущенным фонтаном мучнистой мокроты и погрузив морду в ароматнейший десерт, — магнитофонная запись средневековой музыки подошла к концу и динамики на повозке замолкли.

Мир ждал. Все в кампусе ждали. Тысячи телезрителей, вызванные к телевизорам истерическими звонками своих друзей, ждали; и вот, на фоне радостного лошадиного похрумкивания, кассетный магнитофон подчинился их желанию. Поскольку Ларио, по правде говоря, заполнил записью не всю кассету, из динамиков внезапно на полную мощность раздался несомненный акцент мисс Хаммер — возбужденный и сексуальный, требующий от кого-то по телефону самых неделикатных вещей.

Доктор Манганиз испустил придушенный крик и кинулся к повозке, но даже на бегу, на фоне гула стучащей в висках крови, он слышал свой голос, произносящий монолог, который разрушит его карьеру и брак и глубоко повлияет на несколько поколений сочинителей порнографии.

Кассета завершилась в тот самый момент, когда тяжеловоз покончил с кукурузой и, решив, что для одного дня достаточно, последним разрушительным маневром развернул распятие и зашагал к монастырю в свое теплое стойло.

Толпа отпрянула и расступилась перед Зеленым Рыцарем, покатившим через площадь вслед за повозкой прочь из кампуса. Дэниел в последний раз заморозил Могучий Мотор рядом с Алисон.

— Прощай! — прокричал он сквозь шум мотора, улыбнулся женщине и пропел:

И, повернув Могучий Мотор на запад, он в последнем приветствии поднял Мортибус, пророкотал через площадь и отправил ректора в спасительное для него бессознательное состояние. Зеленый Рыцарь догнал возвращающееся домой распятие, и через бывший японский садик они покатили вместе по дороге в город.

Алисон осознала наконец свою потерю и с широко открытыми глазами заплакала.

По дороге в город громыхало распятие, сопровождаемое мотоциклом. Доведенный до сильнейшей тошноты качкой на кресте, отец Синдж боролся за сохранность разума, выкрикивая последние строки своей роли из «Распятия»:

Когда отец Синдж выбился из сил, голова его свесилась на грудь, и он наверняка потерял бы сознание, если бы не мысль о последней, самой ужасной на свете вещи, которая только и могла случиться: с него упала набедренная повязка. Несколько секунд отец Синдж истерически сражался со своими путами, пока наконец сердобольная темнота не востребовала его и глаза его не сомкнулись.

Августин трусил по дороге, не обращая внимания на сопутствующие автомобильные аварии, спровоцированные голым распятым. Зеленый Рыцарь сопровождал их до самых ворот монастыря, где Августин свернул внутрь, а мотоцикл понесся по ближайшему проезду прямо к воротам собора Св. Беды.

Евдоксия стояла в алькове у купели, одетая, как он и ожидал, в тот же развевающийся красный балахон, что был на ней на катапульте Креспена де Фюри.

— Милый Дэниел! — воскликнула она и подбежала к нему с приветствием.

Дэниел подхватил Евдоксию на руки и понес к купели, словно невесту, и он знал, что так должно, ибо наступала их совместная жизнь и вечность. Евдоксия сняла серебряную крышку, Дэниел протянул руку и убрал решетку. Хрустальная вода вновь поднялась, наполнив купель до краев.