жизни и улучшением рациона. Этот отбор, судя по всему, усилил несколько составляющих познания, в том числе научение, умение встать на чужую точку зрения, вычислительные способности, использование орудий и, в частности, социальное взаимодействие.

Такой сравнительный анализ, в свою очередь, заставляет задаться вопросом: почему только человеческая культура оказалась способной постепенно наращивать сложность? Ответ, вытекающий из теоретических работ, заключается в том, что для сложной культуры требуется высокоточная передача информации. Как показывают аналитические исследования, даже небольшое увеличение точности социальной передачи ведет к значительному росту объемов культуры и срока ее сохранения, а для кумулятивной культуры необходима именно высокоточная передача знаний. Кроме того, благодаря проведенному турниру социальных стратегий мы узнали, что при интенсивной опоре на социальное научение автоматически достигается высочайшая прочность культурного знания. Судя по всему, после того как популяция преодолевала определенный порог в опоре на социальное научение, культурное знание обретало наибольшую устойчивость и могло сохраняться почти бесконечно. По мере роста доли социального научения (в противоположность несоциальному) поведение наших предков тяготело к большей конформности, у них начинали появляться модные поветрия, подобные тем, которые мы ныне наблюдаем в человеческих популяциях. В совокупности эти теоретические выводы означают, что становление достаточно целенаправленных и точных форм подражания неизбежно вело к появлению у наших предков множества составляющих способности к созданию культуры, которую мы наблюдаем у современного человека.

Как же наши предки добились такой высокой точности в передаче информации? Не подлежит сомнению, что это произошло посредством обучения, которое в дикой природе встречается редко, а в человеческом обществе повсеместно, если суметь распознать самые неочевидные его проявления. Как показывает исследование с применением математических моделей, условия для развития обучения крайне жесткие и трудновыполнимые, но кумулятивная культура их смягчает. Это значит, что у наших предков обучение и кумулятивная культура коэволюционировали, приведя впервые в истории жизни на Земле к появлению вида, представители которого обучают своих сородичей в широком ряде контекстов. Человеку нет равных в масштабности и разнообразии обучения главным образом потому, что благодаря кумулятивной культуре те знания, которые в противном случае трудно обрести, оказываются в распоряжении популяции и могут быть переданы учителями.

Обучение, предположительно, развивается при условии, когда (1) не требует больших затрат или они оказываются ничтожными по сравнению с затратами на обеспечение; (2) инструктаж отличается высокой точностью и эффективностью передачи; (3) наставник и ученик состоят в довольно близком родстве. Предпочтение при отборе должна получать любая адаптация, снижающая затраты на обучение, если она при этом не уменьшает сколько-нибудь существенно его эффективность. Именно там и тогда, в этом беспрецедентном контексте широкомасштабного обучения, наблюдавшегося у наших предков-гоминин, появился как вспомогательное средство обучения и начал развиваться язык. Он представляет собой адаптацию, вырабатываемую в ходе естественного отбора для снижения затрат, повышения точности и расширения областей обучения. Преимущество этой гипотезы в том, что она позволяет объяснить честность, сотруднический характер и уникальность языка, а также его обобщающую способность, на чем он базировался и почему передавался за счет научения. Человеческий язык уникален, по крайней мере среди ныне существующих видов, поскольку только человеку удалось сконструировать достаточно разнообразный, генеративный и изменчивый культурный мир, требовавший от своих обитателей разговаривать о нем. Стоило нашим предкам выработать пригодную для социальной передачи систему символьной коммуникации, и остальные свойства языка, например композициональность, сформировались следом, как бесплатное приложение.

Результаты экспериментальных исследований поддерживают гипотезу коэволюции, связавшей передаваемые социальным путем навыки, в том числе использование орудий, и различные особенности человеческой анатомии и когнитивной деятельности. Это взаимодействие в рамках эволюции человека началось по крайней мере 2,5 млн лет назад и продолжается до сих пор. Важную роль, которую сыграла на недавнем этапе эволюции человека генно-культурная коэволюционная обратная связь, послужившая формированию наших анатомических и когнитивных особенностей, а также ускорившая темпы изменений, подтверждают и теоретические, и антропологические, и генетические исследования. Как и ожидалось, в числе тех областей мозга, которые расширились у гоминин за последний период их эволюции, оказались связанные с имитацией, новаторством и использованием орудий. Точно так же, как поначалу биологическую эволюцию потеснила генно-культурная, затем бразды правления в адаптации человека перешли к эволюции культурной, и темпы изменений, происходящих с представителями нашей эволюционной ветви, еще больше увеличились. Культура обеспечила наших предков приемами добычи пищи и выживания, с каждым новым изобретением популяция получала возможность более эффективно осваивать свою окружающую среду. Это способствовало не только увеличению мозга, но и росту населения.

Количество людей и сложность человеческого общества резко возросли с одомашниванием растений и животных и возникновением земледелия. Они сняли ограничения, накладываемые на охотников-собирателей необходимостью постоянно перемещаться. Земледельческие сообщества преуспели – и потому что превзошли численностью охотничье-собирательские, повысив уровень допустимой нагрузки на среду, и потому что земледелие повлекло за собой вереницу дальнейших инноваций, которые кардинально изменили человеческое общество. В более крупных популяциях, существование которых стало возможным благодаря земледелию с его урожаями, повышалась вероятность распространения и сохранения полезных нововведений. Земледелие совершило революцию не только за счет того, что оно привело к изобретению непосредственно связанных с ним технологий, но и за счет порожденных им совершенно непредвиденных инноваций, таких как колесо, развитие городов-государств и религий. Благодаря устной традиции, танцу и обрядам сохранялся багаж исторических знаний, дополняемый вынесенными вовне хранилищами культурной памяти, от записей и книг до сегодняшних компьютерных банков данных, и утратить культурные знания становилось все труднее.

Масштабы и сложность сотрудничества у человека не знают себе равных. Как позволяют предположить результаты теоретических и экспериментальных исследований, крупномасштабная кооперация в человеческом обществе возникла благодаря нашим беспрецедентным по мощности способностям к социальному научению, имитации и обучению. Культура направила человеческую популяцию по новому эволюционному пути, создав, с одной стороны, условия, способствующие распространению уже существующих механизмов сотрудничества, таких как непрямая взаимность и взаимовыгодный обмен, а с другой – порождая новые механизмы, не отмеченные у других животных, например культурный групповой отбор. Под действием генно-культурной коэволюции сформировалась психология, кардинально отличающаяся от того, что мы наблюдаем у животных других видов. Эта психология включает в себя мотивацию обучать, говорить, имитировать, эмулировать и делить свои цели и намерения с другими, а также стократ усовершенствованную способность к научению и логико-вычислительной обработке информации. Результаты теоретических и экспериментальных исследований говорят о том, что и когнитивная деятельность, и культура у человека отличаются от наблюдаемых у других высших обезьян, так как только нашему виду присущ набор социокогнитивных способностей, лежащих в основе человеческой культуры (в их число входят обучение, язык, непревзойденная имитация и приумноженная просоциальность). Эти способности коэволюционировали с кумулятивной культурой, поскольку они повышают точность передачи информации.

Эволюционная биология может пролить свет и на то, как меняются со временем существующие сейчас культурные явления, и на происхождение психологических, неврологических и физиологических свойств, необходимых для того, чтобы культура возникла. Мы проиллюстрировали это на примере эволюции танца, показавшем, в частности, почему человек способен двигаться под музыку, синхронизировать свои действия с остальными и выучивать многочисленные действия в строгой последовательности. Хотя танец ошеломляет разнообразием вариаций, в нем можно разобраться, проследив разные линии развития, выявив факторы, повлиявшие на те или иные обновления, а также распознав социальные контексты, к которым адаптировался танец. Кроме того, мы видим, как постепенно формировались комплексы дополняющих друг друга идей, порождая сложные и замысловатые формы танца, точно так же как формируются в ходе эволюции сложные биологические адаптации. Такие же процессы происходили и в других областях культуры, будь то движения, связанные с искусством, наукой или технологиями: в любых составляющих культуры новые формы возникают как усовершенствование или комбинирование уже существующих. Ученых не собьют с толку даже самые умопомрачительные разнообразие и сложность. Подводя под культуру естественно-научное обоснование, мы не уничтожаем ее, напротив, понимание этих принципов обогатит исторический анализ и сделает его менее эфемерным. Человеческую культуру и в самом деле можно анализировать с точки зрения эволюции.

Теперь, проделав весь этот путь и оглядываясь назад, мы понимаем, почему добраться до истоков человеческого познания и разума так трудно и почему перед этой задачей отступали величайшие умы человечества, включая Дарвина. Чудовищно сложной она оказывается по трем причинам. Во-первых, происхождение какого бы то ни было из ключевых элементов человеческого познания (культурное научение, умственные задатки, язык, сотрудничество, логико-вычислительные способности) не удастся понять до конца в отрыве от других, поскольку все