Клэр стояла, не шевелясь, и внезапно почувствовала себя так, будто ее ударила молния.

— Это… — начал было Эрик, но так и не закончил, вероятно от потрясения.

— Это чай без сахара и молока, — закончила за него Клэр, кивнув на чашку. — Кажется, ты именно такой чай пил в кондитерской Гайд-парка. И еще… — Она кивнула голову на чашку, прикрытую блюдцем. — Здесь теплый шоколад, который приготовил повар Алекс по старому рецепту. Я подумала, что… раз тебе понравился клубничный джем, может, тебе захочется попробовать еще и твой любимый теплый шоколад. Н-надеюсь, он также тебе понравится…

Какое-то время Эрик не шевелился, ничего не говорил, а потом к ее полной неожиданности он протянул к ней здоровую руку и забрал у нее поднос. Поставив его рядом на кровати, Эрик повернулся к ней и взял ее за руку. Тепло его ладони вызвало в ней такой глубокий трепет, что она задрожала. Глядя на нее, он притянул к себе, усадил на свое колено, и Клэр внезапно и полностью оказалась прижата к его твердой, надежной груди.

— Спасибо, — глухой прошептал он, уткнувшись ей в волосы. — Боже, Клэр ты подумала даже о шоколаде! Но не нужно было этого делать…

У нее заныло сердце, потому что это она должна была благодарить его. Он так много сделал для нее, что ей и одной жизни не хватит, чтобы…

— Нужно б-было, — едва слышно возразила Клэр, и, потеряв себя в нем, вжалась в него, крепко обняв его так, будто могла погибнуть без этого.

— Ты до смерти пугаешь меня, Клэр. Что такое?

«Я не знаю, Боже, я не знаю, что со мной!»

Клэр была так сильно напугана, что не представляла, что ей теперь делать. Слезы душили ее, просясь наружу, но она не могла заплакать, чувствуя, как ее мир накренился, и она падает. Единственный, за кого она могла уцепиться, чтобы не упасть, был Эрик. Клэр понимала, что ведет себя неразумно, но не могла заставить себя оторваться от него. Ей казалось, что она задохнется, если отпустит его. Она не могла вспомнить ни одной причины, чтобы отпустить его.

Потому что знала, что если отпустит его, мир никогда не будет прежним. Как и она сама.

— Почему ты дрожишь? — Эрик чуть крепче обнял ее за плечи, прижимая к своей груди. Такой твердой, такой теплой. — Что происходит?

— Н-ничего.

Эрик нахмурился и, слегка отстранив ее от себя, посмотрел на нее.

— Тебе нехорошо?

Клэр медленно покачала головой, не в состоянии открыть глаза.

— Всё… всё хорошо.

— Ты уверена?

Она уже ни в чем не была уверена. И внезапно Клэр поняла, что если еще хоть немного останется в его объятиях, она никогда больше не сможет отпустить его.

Ей нужно было уйти. На время выйти из его комнаты, чтобы побыть одной вдали от Эрика и справиться с тем, что обрушивалось на нее.

— Мне… мне нужно…

— Что тебе нужно?

Его голос прозвучал так, будто он был готов сделать для нее всё, что угодно. И это стало последней каплей.

— Поешь, — произнесла Клэр, осторожно высвободившись из его объятий. — Я скоро… вернусь… Я ненадолго… Мне нужно кое-что сделать.

Клэр встала и, не оглядываясь, почти выбежала из его комнаты, укрывшись в своей. Но даже тогда у нее продолжало разрываться сердце.

Потому что мир действительно перестал быть прежним.

Он удивительно быстро шёл на поправку намного быстрее. И рана заживала быстрее благодаря регулярным перевязкам и целебным мазям.

Вечером того дня, когда Клэр принесла его любимый завтрак, Эрик, лёжа в своей кровати и прикрыв рукой глаза, понимал, что больше не в силах справиться с тем, что душило его. Потому что Клэр делала вещи, которые не просто переворачивали ему сердце. Боже, она даже подумала принести ему шоколад, который он всё же смог попробовать!

Эрик был в панике. Потому что не представлял, как теперь продолжит путь. Поэтому он сделал то, что должен был сделать раньше. То, что отрезало все пути назад даже если он передумает ехать, но должен был поступить так, потому что дал слово. Потому что не мог больше выносить той нежности, с которой теперь Клэр относилась к нему. Не мог больше видеть ее и не желать коснуться ее.

Поэтому той же ночью попросил Тони написать письмо, которое велел потом срочно отослать в Эдинбург. Тони ошеломленно смотрел на него, но ничего не сказал, выведя на бумаге слова, которые звучали как предсмертная песня уходящего дня.

Его приговор.

Застонав, Эрик опустил руку, которую сжал в кулак. Да, так было лучше для всех. Так было бы лучше, прежде всего, для Клэр, которая теперь смотрела на него с такой нежностью, что болело сердце. Во время перевязок касалась его с такой неприкрытой лаской, что сердце его таяло, а потом наполнялось таким несокрушимым желанием, что он начинал задыхаться. Желанием, которое сводило с ума. Желанием, которое он больше не мог контролировать. Желанием, которому не могли помешать даже демоны прошлого!

Черт! Он должен был следовать первоначальному плану, чтобы вернуть ей всё то, что отнял. Поэтому обязан был как можно скорее подняться с проклятой постели, в которой так долго залежался.

На пятый день после ранения, который пришелся на третий день после его пробуждения, Эрик кое-как побрился с помощью Тони, который принес ему все бритвенные принадлежности, а потом попытался подняться. И хотя Клэр не было рядом, он всё же не смог этого сделать, потому что организм был еще слишком слаб. Зато на следующий день, когда с плеча сняли большую часть повязки и рукой стало возможно шевелить более свободно, он смог подняться, а еще через день прошелся по своей комнате.

На этот раз Клэр это увидела, но он остановил ее у самого порога своей комнаты, понимая, что не вынесет, если она приблизится к нему. Теперь, когда она стала относиться к нему с пугающим дружелюбием, заботой и каким-то странным пониманием, он боялся не устоять перед ней. Знал совершенно точно, что если она снова посмотрит на него своими нежными темно-золотистыми глазами, он… он пошлет всё к черту и… и навсегда разрушит ее жизнь.

И никогда не позволит музыке вернуться к ней.

А этого он не смог сделать. Как бы отчаянно его сердце не рвалось к ней.

Черт побери всё на свете, он ведь никогда ничего не просил у жизни. Ему было достаточно того, чем он занимался. Любимое дело, которому он отдал всю свою сознательную жизнь. У него… и отношений не было потому, что он не искал их, погрузившись в свою работу. Да, он иногда приходил туда, где на короткое мгновение находил забвение, но никогда не задерживался там. А последний раз, когда он был там… Это было так давно, почти три года назад. События в стране настолько захватили его, что он не мог думать ни о чем. Да и не хотел ничего, а после того, как ему удалось сбежать из плена, после событий, которые перевернули его жизнь, ни о чем подобном не было больше речи.