Однако все мы, похоже, немного отклонились от темы. Мы устроили это, чтобы помочь Исузу справиться с булимией. Вот к чему я готовился. Вот о чем думал, вынимая задвижку из шпингалета, распиливая ее и возвращая на прежнее место.

Теперь я многое бы отдал, чтобы это было что-то незамысловатое, вроде расстройства пищевого поведения. Я не готов иметь дело с дочерью, которая продает свою кровь по пинтам.

— Где ты взяла ананас? — спрашиваю я, присоединяясь к Твит и Роз, которые как раз пытаются перейти вброд этот поток воспоминаний, в то время как Исузу заворачивается в полотенце.

— Ну ладно, я…

— Конечно, это немного чересчур, но…

— В чем я тебе отказывал… — начинаю я — и тут же раскаиваюсь.

Я не могу помешать моему мозгу производить подсчеты. Куда бы я ни посмотрел, в моей голове щелкает счетчик, отмечая, чего стоит этот бардак в пересчете на следы клыков, покрывающие эти нежные юные бедра, скрытые теперь махровой тканью, но все еще словно освещенные мощным прожектором в моем воображении. На что она вела счет? На унции? На секунды?

Вампиры — как правило — не краснеют.

Вампиры — как правило — не заливаются краской.

Вулканы тратят основную часть своих геологических жизней не на извержения. Это случается лишь время от времени, когда происходит определенная тектоническая подвижка, и магма начинает выпирать на поверхность… Согласен, с этим ничего не поделаешь.

— Господи, Марти, что-то не так?

Это Твит. Она подцепила что-то кончиком чего-то и обернулась, чтобы это продемонстрировать, на ее рожице уже возникла ехидная усмешка… и тут она видит мое лицо и замирает. Исузу и Роз тоже это видят. Судя по выражению их лиц. Что-то не так… со мной.

— Что такое? — спрашиваю я.

Исузу берет зеркальце и вручает мне. Господи…

Я похож на кончик старинного термометра. Не ртутного, другого. Того, что с такой красной дрянью внутри и небольшой стеклянной луковицей на конце. Так вот, мое лицо — в точности как та луковица.

— Марти? — окликает меня Роз, пытаясь поймать мой взгляд.

И я могу почувствовать каждую точку сияющего многоточия, которое тянется за висящим в воздухе вопросительным знаком.

Не говоря ни слова, я приподнимаю и снова опускаю махровую ткань — как диафрагму фотоаппарата, ровно настолько, чтобы сделать кадр.

Бедра. Шрамы.

Я поворачиваю лицо к Роз, точно телекамеру, и словно толкаю ее. Жест, который должен означать: «Получите. Свяжите все воедино. И — если можно — помогите мне с этим разобраться».

Глаза Роз отвечают «ох», после чего ее губы произносят это же слово. И затем — на тот случай, если мне придется беспокоиться относительно чувств Роз к Исузу — вся чужая кровь в ее жилах начинает приливать к ее щекам.

Я киваю.

«Договорились» — вот что означают наши кивки. План В.

Вопреки всему, мне становится легче.

Очевидно, я должен убить ублюдков, которые такое сотворили. Это помогает мне найти оправдание новому убийству. Убийство — вот, что я могу делать. Я знаю, что из этого получается. Мне это удобно. Несомненно, более новые части моего мозга — не те, что достались от ящерицы — знают, что убивать нехорошо, и я потратил немало времени, убеждая остальную часть своей нервной системы следовать этому утверждению. Обычно. В основном. Был один перерыв, когда надо было избавиться от убийц Клариссы, но…

Но прирученный не становится свободным.

Перед тем, как мир изменился, существовала теория о том, почему у людей бывает аллергия и почему, несмотря на все усилия систем здравоохранения и борьбы с загрязнением окружающей среды, аллергиков и астматиков становится больше. Теория состояла в том, что иммунная система от нечего делать набрасывается на саму себя. Думаю, со мной происходит что-то подобное. Когда я не охочусь, мое сознание начинает сражаться само с собой, превращая меня в параноика, перестраховщика, охваченного беспокойством. И что они получили от меня — эта паранойя, что мне дало это беспокойство, эта потребность в перестраховке? Дочь, которая стала шлюхой, торгует своей кровью.

Так что, возможно, все получится. Несколько убийств сделают весь наш мир лучше. Все, что мне теперь нужно — несколько имен.

Но вернемся к плану В.

Вы можете спросить: что это за план В?

По версии Роз, он состоит в следующем.

Схватить моего маленького ангела и швырнуть на пол ванной. Схватить мою маленькую любимую девочку и сесть ей на грудь. Взять нож-выкидушку, обмакнуть лезвие в антикоагулянт,[107]который сейчас можно приобрести где угодно, и тихонько сказать: «Выкладывай, сука», — тут нож можно прижать покрепче… — «или сдохнешь».

Роз, очевидно, ищет повода спустить с цепи свою ящерицу. И хотя я не думаю, что доктор Спок одобрил бы ее методы, приходится признать их эффективность.

— Это не то, что вы думаете, — лепечет Исузу. Да, верно. Потянем за другой кончик. Роз приходится пролить капельку крови. Исузу вздрагивает. — Идите на хрен, — говорит Исузу, прикусывая каждое слово своими тупыми человеческими зубами. — Вы… никакая я не шлюха и никакой кровью не торгую. Я люблю его, он любит меня. Он делает мне одолжение. Это…

«Это не ради денег», хочет сказать она. И на ее месте я хотел бы сказать ровно то же самое. За одним исключением: я не знаю этого клыкастого мудозвона, который скрывается под этим маленьким местоимением «он». Я не знаю, имеет ли «одолжение», которое он делает, какую-то фиксированную цену.

Я киваю. Твит соглашается. Роз тоже. И появляется еще одна капелька крови, после чего Исузу выдает вереницу чисел. Телефон. Пейджер. Адрес. Электронный ящик. Номер автомобиля. Все, что угодно. Удостоверение личности. Идентификация. Собрание уникальных писем и чисел, которые в сумме дают так называемого его.

— Позвоните ему, — требует Исузу. — Он классный. Нам с ним классно. Мы…

И мы все ждем этого. Я, как потенциальный родитель. Роз, как потенциальный партнер потенциального родителя. И Твит, как потенциальный друг, исключенный из самого тесного, самого близкого круга. Друг, которому лгут, потому что не доверяют.

— …понимаем друг друга, — заканчивает Исузу.

Вот и все, что требуется, чтобы раздавить маленького жучка по имени Антуанетта. Лицо Твит сморщивается, она делает движение, словно бросает что-то невидимое. Она бормочет «мать вашу» я убегает прочь с такой скоростью, какую только способны развить ее коротенькие ножки.

Я смотрю на Роз, Роз смотрит на Исузу. Пожимает плечами. Еще раз пожимает плечами. И мы все смотрим на пустое место в форме Твит на том месте, где Твит только что стояла.

Моя первая мысль: Исузу стала одной из тех людей, которые считают, что события мыльных опер происходят на самом деле, и воспринимают их персонажей как членов собственной семьи. Моя вторая мысль: я сам толкнул ее на это, держа ее взаперти, ограничивая ее общение нашим тесным кружком клаустрофобов. Моя третья мысль: она сама изранила себя. Если я правильно помню, те же самые белые девочки среднего класса, которые имели обыкновение морить себя голодом до смерти, были склонны поддразнивать себя еще до того, как это приобретает сексуальную окраску. Маленькие пробные поддразнивания, которые позволяют привлечь собственное внимание к определенным частям своего тела или подготовиться к последнему, самому дразнящему прикосновению.