Останавливаюсь, не пройдя и километра. Переплетаю пальцы за головой и делаю несколько глубоких вдохов. Это была плохая идея. Все это, и каждое решение, которое привело меня сюда. Сбежать, спать с Войной, позволяя ему стать частью моей жизни. Вообще все это.

Оглядываюсь. Зомби остановился позади меня. Кажется, он ждет, что я буду делать.

Будь храброй.

Любимая мантра омывает меня будто волна, и на этот раз я воспринимаю ее совершенно по-новому. Все время, пока была со Всадником, я думала, что была храброй, но это не так. Я пыталась игнорировать ужасное, пьянящее чувство, которое испытываю рядом с ним. Но ни от самого Всадника, ни от этих чувств не уйти. Я должна сразиться со Всадником – в любви или на войне. Даже если это означает самое худшее.

Больше никаких дел под покровом ночи. Что бы ни случилось, я встречусь с этим лицом к лицу.

Вдалеке я слышу топот копыт. Но, может быть, это всего лишь мое воображение? Я вглядываюсь во тьму, и, кажется, на дороге действительно появляется фигура. Война и его конь появляются из темноты, темно-красная попона Деймоса сейчас кажется почти черной.

Всадник останавливается и смотрит на меня дикими глазами.

– Куда ты собралась? – в его голосе звучит паника.

Будь храброй.

– Я убегала от тебя, – говорю я.

Никогда раньше не видела у него такого лица.

– Ты действительно так меня ненавидишь? – спрашивает он срывающимся голосом.

– Я вовсе не ненавижу тебя, Война, – говорю я, и ночной ветерок треплет мои волосы. – Но я должна, я действительно должна была сделать это.

Всадник смотрит на меня, сидя в седле, и выглядит очень трагично. Ветер играет с его волосами, и, боже, даже в темноте он великолепен. Война никогда не был похож на смертного, никогда.

Я кладу руку на живот. Второй раз за сегодня Всадник замечает это движение… и снова не реагирует.

– Ты когда-нибудь думал о том, что может произойти? – спрашиваю я. – Человек и бессмертный встречаются. Он поклялся истребить ее род, она же полна решимости защитить свою семью? Ты когда-нибудь задумывался о последствиях?

Война спрыгивает на землю, двигаясь медленно, как будто я могу убежать, если он сделает какое-нибудь резкое движение.

– Что бы тебя ни беспокоило, мы можем это исправить. Я исправлю.

Он делает несколько шагов, останавливается рядом со мной.

– Ненавидь меня, проклинай, но, прошу, вернись, Мириам, – говорит он. – Пожалуйста, вернись.

Он умоляет. И я верю, что Вселенная придет мне на помощь. Существует столько сил, которые больше меня. Я киваю и подхожу ближе. Это все, что нужно Войне, чтобы заключить меня в объятия. Он обнимает меня крепко и долго, как будто меня может унести ветер. Наконец он немного отдаляется и пристально смотрит на меня.

– Я люблю тебя, – признается он.

Я не дышу.

– Я люблю тебя, Мириам, – повторяет он. – До прошлой ночи я не знал, что это такое – то странное счастье, которое я чувствовал рядом с тобой. А теперь знаю. Когда я рядом с тобой, мне кажется, будто у меня внутри солнце. Благодаря тебе все становится ярче, полнее, лучше.

Не знаю, как защититься от этого. И раньше не знала. Я могу вынести жестокость Войны, могу пережить насилие. Но его любовь разбивает мне сердце.

– Я люблю тебя, – продолжает он, – но до сих пор это разрушало нас обоих. – Он качает головой. – Я не допущу, чтобы так продолжалось. Я ранил тебя и обидел, и я изменюсь – клянусь, что изменюсь.

Он крепко обнимает меня. Я набираю воздуха в грудь. Война однажды сказал, что человеческие клятвы вещь ненадежная, их неизбежно нарушают. И тогда же сказал, что его клятвы нерушимы. И это правда. Я умоляла его измениться, угрожала и предавала, и почти ничего не добилась.

Но теперь его клятва меняется. Я не знаю, какие у всего этого будут последствия, но достаточно глупа, чтобы надеяться. Нет, я не глупая, а храбрая. Достаточно храбрая, чтобы надеяться.

– Скажи что-нибудь, – говорит он.

Верить – сказала я Войне раньше. Вера – это все, чем всегда была для меня религия. С верой все станет лучше в этом мире… и в следующем. Пора вспомнить, как это – верить во Вселенную. Я открываю рот, и слова вырываются сами собой:

– Я беременна.

Слова доходят до Войны только через несколько секунд. Он хмурится, а затем… Глаза Всадника расширяются, и его хватка становится крепче.

– Правда? – спрашивает он, глядя мне в глаза.

Надеюсь, это не было ошибкой. Я киваю, прикусив нижнюю губу.

– Да. Ты сделал мне ребенка.

Взгляд Войны опускается на мой живот, он кладет на него свою большую ладонь.

– Ты носишь моего ребенка, – его пальцы немного сжимаются. – Моего ребенка.

Я вижу, как двигается его горло, и каменею. Война поднимает сияющий взгляд, смотрит мне прямо в глаза.

– Никогда не чувствовал такой… радости.

Он смеется, и на его глазах, жестоких, пугающих глазах выступают слезы. Боже мой. Он счастлив. И впервые с тех пор, как я узнала, что беременна, я тоже чувствую искру счастья. Больше, чем искру. Я смущенно улыбаюсь, и он обхватывает мое лицо ладонями.

– Это то, от чего ты бежала?

Я замираю на миг, затем киваю. Он прижимается ко мне лбом.

– Тебе никогда не придется бояться меня, жена, как и нашим детям. Клянусь перед самим Богом.

Дети? Он предполагает, что их будет больше?

Война целует меня, и у меня подгибаются ноги. Я чувствую возбуждение и надежду Всадника, когда он касается моих губ. Мое сердце колотится. Ему нужен весь набор обычного человека – брак, дети, все остальное. Я не уверена, что до сих пор полностью в это поверила.

– Больше нет, Мириам, – говорит Война. – Больше никаких ссор, никаких побегов, никакого недоверия между нами. Наконец я понимаю, что сделал с тобой и что отказался сделать для тебя. Я понимаю, – повторяет он, выделяя это слово. – Теперь все будет по-другому, жена. Я дал клятву и намерен ее сдержать. Ты сдалась, и я тоже.

Меня бьет дрожь, и это странно, ведь я получила все, чего хотела.

– Просто скажи, что будешь моей. Не только формально, но и вообще во всем. Тогда все это станет твоим. Это все твое.

Всматриваюсь в лицо Всадника, не уверенная, что правильно его поняла. Но это не уловка. Все, что мне нужно сделать – отдаться ему. Целиком и полностью принадлежать Войне… и все изменится.

Трудно доверять своему сердцу, но легко ему уступить.

– Я твоя, Война, – говорю я. – Отныне и навеки.