молодому, ему оказалось трудней обрести душевную и телесную крепость. На неделю задержался он в Тихорецке, пролежал в госпитале люфтваффе. И хотя шатало и кружилась голова, нужно было срочно отправляться в Ростов.

Масштабы отступления немецкой армии поразили даже его, много повидавшего на фронте. За восемь часов пути до «ворот Кавказа» эшелон, в котором он ехал, часто останавливался вследствие занятости магистрали и налётов сталинских штурмовиков. Долго торчали в Батайске, на территории станции и за ней, среди задонских заливных лугов, пропуская литерные поезда. Когда проезжали гремучий железнодорожный мост, Павел заметил походную колонну, преодолевающую Дон прямо по льду. Именно это обстоятельство помогло вермахту отвести на правобережье значительные силы, избегая столкновений в открытой степи.

Разрушенная бомбардировками станция в Ростове была забита составами с военной техникой и армейским имуществом. Привокзальную площадь запрудили подводы и машины, чуть в стороне скорбно стыл в неволе табун лошадей. Павел Тихонович с негодованием скользнул взглядом по цепи охранников, повязанных поверх кепи шерстяными платками: тюки сена лежат за грузовиками, и никому нет дела, никто не сподобится задать дончакам корма! Он попросил об этом одного из солдат. Из-за края платка выглянули мышиные глазки, и сиплый голос ответил, что приказано из оцепления не выходить.

В главной прифронтовой комендатуре, на улице Садовой, «эксперт по казачеству» Восточного рейхсминистерства (так значилось в удостоверении) предстал пред начальником отдела пропаганды, осанистым оберстом, сносно говорившим по-русски. Внешняя респектабельность оказалась обманчивой. Он довольно сдержанно выслушал лейтенанта, просившего всяческой поддержки отступающим обозам южных казаков — кубанцев и терцев — и материальной помощи донским станичным атаманам, формирующим такие обозы. Ничего толком не ответив, он передал Павлу министерскую телеграмму доктора Химпеля с требованием данных о казачьих сотнях на Дону и их боеспособности. От себя добавил, что эти же сведения затребовал Генштаб сухопутных войск. Напоследок, подобрев, бывший колонист подсказал Павлу, где гостиница и какой ресторан лучше, даже созвонился с кем-то из финотдела комендатуры и помог «эксперту» получить командировочные и жалованье. Прощаясь, Павел обмолвился, что завтра хотел бы выехать в Новочеркасск. И тут повезло: утром его может взять на попутную машину сотрудник отдела.

Представительство штаба походного атамана Дона располагалось неподалёку. К нему лейтенанта Шаганова привёл рассыльный солдат комендатуры, тщедушный очкарик, охотно отвечавший на расспросы. Уже третий месяц служил в армии бывший студент консерватории, но никак не мог привыкнуть к русским морозам. Узнав, что с детства этот «завоеватель мира» занимался только скрипкой, Павел невольно усмехнулся, а он с Первой мировой и по сей день орудовал шашкой да нажимал на курки... В таком иронично-невесёлом расположении духа и вошёл есаул Шаганов в особняк, представился дежурному, который сопроводил в просторный кабинет со створчатыми окнами.

За столом, просматривая какие-то документы, одиноко сидел жилистый сотник в полевой форме защитного цвета. Узкое лицо. Подозрительный хмурый взгляд. Донсков. Пётр Николаевич. С ним Павел познакомился в осенний приезд. У стены в кресле — молодцеватый казак с распавшимся на золотые пряди чубом и тёмными усами. Третий сотрудник, немолодой крупнолицый мужчина в кителе с погонами полковника, полулежал в старинном кресле, украшенном вензелями. Появление немецкого лейтенанта для двух последних было столь тревожным, что они быстро встали и представились:

— Интендант представительства Беляевсков.

— Адъютант Абраменков! — выкрикнул усач и браво вскинул голову.

Павел Тихонович, назвав себя, со всеми поручкался. Адъютант услужливо помог раздеться. Донсков, собрав со стола бумаги, кинул их в потёртый портфель и щёлкнул замком.

— Вот, просматривал списки коммунистов. Выявить и искоренить их в наших рядах — самая неотложная задача... — заговорил сотник, повышая голос. — Коммунисты не оставляют попыток влиять на казачество, взять власть в свои руки! Сюсюкин и Духопельников здесь, в Ростове, им пособляют, мутят воду, раскалывая наши ряды и стараясь лишить Павлова звания атамана. Так вот, адъютант! Официально заявляю в присутствии лейтенанта вермахта, что вам не удастся посадить Одноралова на атаманское место! Одноралов, позвольте напомнить, не казак. По профессии — духовный певчий!

— Не нервничай, Пётр Никалаич, — одёрнул сотника интендант, в усталой улыбке открывая жёлтые прокуренные зубы. — Тебя ведь тоже певцом Дона величают.

— Да! Я — поэт Тихого Дона! И горжусь этим, горжусь, что воспеваю казачество, наш Второй Казачий Сполох!

Павел не без раздражения слушал высокопарные фразы. Ему никогда не нравились излишне эмоциональные, заполошные правдолюбцы. На поверку оказывалось, что хорохорились и радели они большей частью ради личных интересов.

— Однако сейчас не до песен. Положение на фронте критическое. Немцы из Казакии уходят, а вы тут... выясняете отношения! — возразил Павел, схлестнувшись с потемневшим взглядом Донскова. — Если немецкие власти доверяют Сюсюкину и Духопельникову, значит, на это есть основания.

— А потому, что названная парочка лжеказаков — энкавэдисты! У меня есть неопровержимые свидетельства. И, маскируя себя, пресмыкаются пред оккупационными органами и нагло им врут!

— Чистый наговор! Не верьте ему, — вмешался в разговор адъютант. — Сюсюкин первым встретился в Берлине с атаманом Красновым!

— Потому что чекисты забросили его с заданием! — вскипел сотник. — Он — агент НКВД!

— Господа, я впервые у вас, а уже наполовину оглох... — Павел шутливо прикрыл уши ладонями и упрекнул: — Криком ничего не докажешь! Вы же казачий офицер, Пётр Николаич... Завтра я сам поговорю с Павловым. А вы здесь какими силами располагаете?

— Как уполномоченный штаба по Ростову и Батайску могу официально заявить, что мой отряд представляет собой мощную ударную силу. Именно он разгромил подпольщиков и оборотней в немецкой форме в Батайске. А теперь мы выявляем коммунистов в Ростове.

— Отлично! — воскликнул Павел. — А что известно о других формированиях?

— На Донце сражается Синегорский полк. Не полк, а полчище! Более тысячи казаков! Войсковой старшина Журавлев лично ведёт подчинённых в бой. Ну, в Новочеркасске вам скажут о 1-м Донском полке есаула Шумкова, о пластунском батальоне... Здесь, в Ростове, эскадрон в триста пятьдесят шашек. Правда, командир назначен немцами. Некто Шведиков! Он не то что командовать, а даже с оружием обращаться не умеет! На той неделе за малым не угробил Одноралова. Игрался, забавлялся с автоматом, а тот возьми и выстрели! Пуля отрикошетила от стола и вонзилась в стену над головой полковника.

— Ох ты и ненавистный, Николаич! — пристыдил адъютант. — Ажник рад тому, что случилось. Нельзя так!

У входа в особняк послышались оживлённые голоса. Интендант пригнулся к окну, за которым уже синели сумерки, и удовлетворённо сказал:

— Отцы-командиры явились, — и поспешил