Вильгельм измученно улыбнулся. – У меня так и в графе о переносимости убрания написано. Ничего уже не поделать.

Генрих Ульман поджал губы, посмотрел на край кровати Вильгельма, словно спрашивая себя, стоит ли, а потом присел рядом с ногами Эльгендорфа.

– Называться может как угодно, но ты не должен считать себя бракованным. Такие случаи бывают, особенно в последнее время.

– Но бракованные тут не учатся, Вы же сами знаете. Они на другие профессии пошли, – ответил Вильгельм и закашлялся. Если бы не повязка на груди, боль в ребрах снова была бы невыносимая, но в этот раз он вытерпел.

– Тогда ты уже не бракованный, если смог достичь высот в таком юном теле. Ты ведь младше всех в своей группе? – спросил Ульман, а Вильгельм нехотя кивнул. – Они тебя не слишком жалуют?

– Меня там никто видеть, кроме Норриса, не хочет. Группы ограничены по количеству, я занял чье-то место, а по возрасту я не должен еще с ними учиться.

– И все? За это они тебя так не любят? – хмыкнул Ульман.

– Поверьте, этого достаточно, когда все группы переполнены, а единственный шанс выбиться и работать на себя – это выучиться в Академии в высших классах. Другого ведь шанса поступить не будет, всего один. Из-за меня не поступили. Они называют меня выскочкой, иногда могут даже стукнуть.

– Не скажешь, кто тебя может стукнуть?

– Я не хочу сделать свою жизнь хуже. Мне с ними еще много лет учиться.

Генрих Ульман, кажется, понял, что и так осознавал, но не хотел произносить. Он смотрел на Вильгельма, как на интересный объект в клетке, и вдруг сказал, улыбнувшись:

– Не очень хорошее решение сделать так, согласен? Всего одна попытка поступить, всего одно образование, один шанс за всю жизнь. Иерархия Государства и его правила совсем не идут ему на пользу.

– Да? – протянул Вильгельм, задумавшись. Он никогда прежде не слышал, чтобы кто-то мог сказать о промахах Единого Космического Государства. Даже Норрис старался молчать. Но работникам Академии, наверное, доступно больше свободы, чем остальным. – Я не знаю. Я не знаю, как может быть иначе.

– Ты хочешь быть Профессором или работать в Штабе?

– Я хочу стать Почитателем, Профессор Ульман.

Учитель как-то странно на него посмотрел. В глазах Ульмана промелькнуло что-то, что Вильгельм не смог распознать, сразу же сменившееся интересом.

– Вильгельм, пойми, Почитателями становятся единицы. Один из тысячи, может быть, сумеет выбить себе Планету, но Почитатели быстро потухают. Планеты не живут вечно, Почитатели остаются приятным воспоминанием.

– Но Почитателей ведь все равно любят и уважают!

– Не отрицаю. – Профессор улыбнулся. – Но после того, как удивление пройдет, и новости о Планете гражданам приедятся, Почитатели начинают проводить вечность в спокойствии. Получить другую профессию они не смогут, а можно ли провести остаток бесконечного времени ничего не делая? Посмотри на них, Вильгельм, стоит им оставить разработки Планет, пламя в глазах Почитателей потухает.

– Они сами решают остановить работу на Планете и улететь сюда. – Вильгельм покраснел и скрестил бы руки перед грудью, если бы не трубочки капельниц. – Почитатель должен быть с Планетой всегда. Это его работа.

– Командовать целым миром – непростая задача. Не все Почитатели справляются с ней, стоит им столкнуться с настоящей вечностью. Ты думал о других возможностях? Ты еще можешь передумать, остаться преподавать в Академии, – будто с издевкой проговорил Ульман.

– Нет, не думал. Я не собираюсь сдаваться перед трудностями. И знаете что? Обещаю, я когда-нибудь смогу поразить Вас своими знаниями в генетике! – воскликнул Вильгельм и покраснел.

Ульман криво улыбнулся.

– Уж не генетику ли ты так упорно читал перед моим уроком, чтобы поразить меня знаниями?

– Нет, Профессор Ульман, – замялся Вильгельм и посмотрел на бледные длинные, совсем не такие, какие прописаны в чертеже его вида, пальцы. – Я читал «Пути частиц или становление Наплетикуса».

– Наплетикус был первым Почитателем, который смог создать пригодный для жизни мир и довести его до процветания, – протянул Ульман и хмыкнул. – Красивая выдумка для времен, когда их еще писали и издавали. Такого никогда не будет. Не бывать настоящему Наплектикусу.

– Но....

– А вот генетика, как и биология, – наука точная. Как только оправишься, приходи ко мне на урок. Все, что пропустишь, наверстаешь на личных занятиях. После ужина жду в моем кабинете.

– Но…

– Выздоравливай. И никаких возражений. Я проверю твою анкету у врачей.

Вильгельм, который с трудом мог дышать, думал о словах Ульмана. Он назначил личные уроки. Насколько Вильгельм знал, Профессор даже на уроках своих учеников видеть не хотел. Ни о каких личных встречах и речи не шло.

– На собственной Планете легко сможешь найти чистый урбаний и залечить раны, Вильгельм. – Улыбнулся Ульман. – И да, если станешь Почитателем когда-нибудь – не забудь подарить мне благодарственную табличку и билет. Я с удовольствием посмотрю на твои труды.

Почему-то в этом насмешливом тоне Вильгельм почувствовал надежду и обязательства. Поэтому, только поднявшись на ноги, стал постоянным посетителем Ульмана, вскоре сдержал слово и удивил его не только знаниями, но и достижениями.

– Да, тогда я уже понял, что из тебя выйдет толк, – протянул Ульман, улыбнувшись самому себе. – Послушай хотя бы, что я предложу.

Вильгельм пожал плечами. Бесполезно отказывать Генриху, если он настроился говорить.

– Скажу так. У меня есть имена граждан, которые будут необходимы тебе в работе. Ты, конечно, можешь отказаться принимать их, но тогда тебе придется отвергнуть и меня, потому что я тоже есть в этом списке.

– Послушать? Ты хочешь, чтобы я согласился, – хмыкнул Вильгельм, а в его глазах мелькнуло что-то, чего Ульман так боялся.

– Я приложил руку к твоей победе. Думаю, у меня есть право голоса.

Вильгельм долго смотрел на Генриха и молчал. Почитатель крутил стакан на столе, тихое поскрипывание стекла о стекло раздражало Ульмана, но он терпел. Пришла пора меняться местами и уступать уже Вильгельму.

– И кого ты выбрал? – тихо поинтересовался Эльгендорф и взял в руку стакан. – Я разрешаю взять еще шестерых. Мы трое будем в команде в любом случае, нравится тебе это или нет.

Ульман улыбнулся. Он знал, что Вильгельм так ответит.

– Джуди Макфостер и Захарри Краутц, – сказал Ульман, а Вильгельм закашлялся и отставил стакан.

– Ни за что! Я жить хочу! – воскликнул он, а глаза его загорелись враждебным огнем.

– Нет, Вильгельм. Они-то как раз и нужны. Тем более, с Джуди вы помирились.

– А с Захарри нет! Я