стенах, а потому никто их не унёс, как разграбили всю храмовую утварь. Мико смотрела на сгнившие деревянные колонны, украшавшие залы, – остатки красной и золотой красок тоже когда-то были драконами. Должно быть, тысячу лет назад здесь было очень красиво. Но, похоже, не осталось ничего, что теперь могло бы им помочь.

Шин и Кёко нашлись в дальнем зале. В отличие от остальных, он не был полон умирающих. Посреди круглой комнаты стояла совершенно целая статуя дракона с пустыми глазницами. А вокруг лежали одежда, циновки, мешки с рисом и кореньями, в маленьких тесных клетках сидели куры.

Шин изучал изображения драконов на стенах, Кёко семенила рядом, подсвечивая ему пространство фонарём со светлячками.

– Нашли что-нибудь? – спросил Райдэн, выпуская руку Мико. Похоже, в этом зале он снова мог чувствовать себя спокойно.

– Раньше на случай войны в храмах часто делали тайные залы и тайные ходы, – отозвался Шин, не оборачиваясь. – По крайней мере, так было триста лет назад. Возможно, и тысячу тоже – монахи и заклинатели тогда были гораздо могущественнее, могли и в скале высечь что-то подобное. Тем более что они вынашивали такой безумный план. – Он остановился. – У всех драконов выковыряли глаза. В них должны быть камни.

– Янтарь? – спросила Мико.

Шин кивнул, достал из сумки янтарные бусы, которые носили все монахи, почитающие Сияющую Богиню и её братьев и сестёр, и повернулся к Мико:

– Судя по количеству драконов, твои тоже пригодятся.

Она достала из заплечного мешка Райдэна бусы принцессы Эйко и бросила Шину.

Бусины идеально подходили к каменным глазницам, будто специально для них и были сделаны. Когда дракон обретал оба глаза, янтарь вспыхивал – и вскоре все стены наполнились тусклыми рыжими огоньками. Кёко ловко взобралась на голову центральной статуи и вложила бусины в глазницы.

Шин достал из сумки чистые листы, кисть и колбу с чернилами. Когда заклинание было закончено, он подбросил лист над головой, бумага развернулась, будто кто-то резко натянул её со всех сторон, и зависла в воздухе. Шин приложил два пальца к губам, а второй рукой начертил перед собой круг. Мико не слышала слов, хотя губы его шевелились. Пол задрожал, и статуя дракона зашаталась. Кёко, которая всё ещё сидела сверху, охнула и обхватила каменную голову руками и ногами, чтобы не упасть. Но тут заклинание начало тлеть, вспыхнуло и осыпалось пеплом. Шин покачнулся, Райдэн подхватил его и помог сесть.

– Что не так? – спросила Кёко, слезая со статуи.

– Я слишком устал. – Шин тяжело дышал. – Магия иссякла и теперь приходится использовать жизненные силы. Мне нужно отдохнуть час-другой.

– Тебе надо поесть, дурак. – За из спинами стояла кадзин. – Можете взять чистую одежду. А я приготовлю вам риса.

– Не стоит беспокоиться! – поклонился Райдэн.

– А я и не беспокоюсь, тэнгу. От вас разит хуже, чем от моих больных. Они пришли сюда спокойно умереть, а не пялиться на ваши чумазые рожи, – цыкнула она. – По крайней мере, вы нашли, что искали.

– Нашли? – удивилась Кёко.

Вместо ответа кадзин указала фонарём на стену. Только теперь Мико заметила, что все янтарные глаза потухли, кроме одной пары.

– Развелось дураков, – проворчала кадзин, покидая зал.

Мыться пришлось в океане. Все вместе они зашли в удивительно тёплые воды. Соль щипала мелкие царапины и пропитывала кожу, но Мико была рада смыть с себя кровь и грязь. Скоро намокла повязка на руке и рану запекло, хотя Мико и старалась держать её над водой. Райдэну с раной на груди тоже приходилось непросто, Шин ещё не до конца пришёл в себя и потому держался за прибрежные камни, чтобы не упасть, и только Кёко весело плескалась, ныряя в набегающие волны.

Мико зашла глубже остальных, подчиняясь движению волн и ловя редкий момент спокойствия. В воздухе запахло сливой, над океаном стали зажигаться голубые огоньки, они танцевали, то исчезая, то разгораясь вновь, ветер с востока принёс белые лепестки, они смешивались с огоньками и ложились на воду.

А потом над океаном разлетелся печальный зов. И у Мико перехватило дыхание.

Из-за скал появился Дух Истока. Такой же невероятно огромный, как и в прошлую их встречу. На ветвистых рогах цвела слива, тело стало ещё более зыбким и прозрачным, а кости покрыли крупные трещины. В облачной гриве потухли почти все звёзды. Он медленно брёл, рассекая мощными ногами волны, опустив голову к самой воде, будто хотел напиться.

– Он приходит в ночи, когда кто-то в храме умирает, – сказала кадзин. Она стояла на берегу с большой миской варёного риса. – Сегодня умерли двое.

Дух приближался к храму, величественный и печальный. И Мико казалось, что она чувствует его бесконечную, всепоглощающую тоску, которая выворачивала рёбра и заставляла выть вместе с Духом.

Он остановился напротив храма, и Мико впервые осознала, какой он большой, выше окружающих скал, печальнее разбитого сердца. Неосознанно она потянулась к нему, желая утешить, протянула руку не в силах дотянуться и унять его боль.

Но тут Дух медленно наклонил голову, приблизился к Мико, и её окутал ветер, поднятый его движением. Волосы взметнулись, тело покрылось мурашками, но Мико не дрогнула, продолжая тянуться к нему. Дух остановился в миге от её крохотной ладони. Вдохнул её запах и выдохнул туманный холод. Мико замерла с бешено колотящимся сердцем, боясь пошевелиться и спугнуть это прекрасное существо, оказавшееся так близко.

А потом его нос уткнулся в её раскрытую ладонь.

И Мико почувствовала его.

Остров.

Огромный, живой, дышащий остров, отрезанный от мира и брошенный умирать. Он был ранен, растерзан и бесконечно одинок, запертый посреди несуществующего мира. Он долго скитался, пытаясь выжить, заживить кровоточащую плоть магии, но он был совершенно один среди Бесконечности. Разве можно выжить одному?

Мико ощутила боль каждого существа в землях Истока. Ощутила их любовь и нежность, страх и боль, страсть и желание, жажду и голод, злость и ненависть. На мгновение она стала ими. Всеми сразу. Она целовала своих детей, терзала клыками человеческую плоть, умирала в поле после битвы, рождалась в далёком лесу на краю мира. Она убивала и погибала. Ненавидела и сгорала от любви. И чувствовала, как остров медленно покидала жизнь.

Её тело было слишком маленьким, слишком хрупким и слабым, чтобы вместить всё это. Чужие жизни выворачивали её наизнанку, чужая боль сводила с ума, чужое желание убивать становилось её собственным. Мико плакала, но не отнимала руки.

Она увидела Ни, жадно слившуюся с гостем в рёкане. Акиру, крушащего комнаты в своём замке. Макото, запертого в темнице и изнывающего от ран. Райдэна, который не мог отвести от Мико взгляд. И сотни, и сотни других ёкаев. Она сама становилась ими,