за гром, если бы он не был почти непрестанным. Лишь иногда он стихал, а потом возобновлялся. Его было слышно повсюду в Лондоне. Он преследовал Фрэнсис по дороге домой, пока она шла мимо заколоченных домов по улицам, настолько опустевшим из-за бегства обитателей, что сквозь грязь и мусор стала пробиваться трава. Дядя Уильям, побывавший в окрестностях собора Святого Павла, чтобы послушать новости от книгопродавцев на Патерностер-роу, заявил, что это звук большой битвы, разыгравшейся на море между английским и голландским флотами.

– Второй всадник – Война. Это начало конца дней. Нам следует набраться храбрости и пережить их, чтобы увидеть, как грядет наш Спаситель, облеченный в славу, чтобы восстановить святых на земле.

Битва продлилась четыре дня. С английской стороны были потеряны десять кораблей и тысяча моряков, голландцы лишились четырех судов и полутора тысяч человек. Обе стороны заявили о победе, но все знали, что англичан побили.

К июлю жертв чумы насчитывали уже почти по две тысячи в неделю, и в народе говорили, что страна проклята. К сентябрю еженедельный счет достиг семи тысяч, и Фрэнсис перестала читать бюллетени о смертности. Она лежала без сна по ночам, прислушиваясь к грохоту колес тачек и печальным крикам: «Выносите своих покойников» – это собирали трупы и увозили хоронить в общих могилах. Днем беспрестанно звонили погребальные колокола, но, наконец, не осталось ни одного звонаря, и звон прекратился. Дядя Уильям, не опасавшийся, судя по всему, заразы, по много часов отсутствовал вопреки мольбам жены. Он посетил яму в Олдгейте.

– Сорок футов в длину, – доложил Хук. – Шириной в половину от этого и двадцать в глубину – копают так глубоко, как могут, прежде чем начнет заливать вода.

Размах бедствия приносил ему, похоже, удовлетворение. Лавки стояли пустые. Люди умирали от голода на улицах, трупы валялись в сточных канавах. Третий всадник – Голод.

Фрэнсис отказывалась это понять.

– Если это начало возвращения Господа нашего на землю, то почему Он наказывает праведников наравне с грешниками?

– Подумай о муках деторождения, моя милая, о необходимости претерпеть, прежде чем родится что-то новое.

– Не мужчинам об этом судить, – сказала тетя Джейн в редкой вспышке раздражения, и ее мужу наконец-то хватило ума умолкнуть.

Лорд-канцлер уехал за город, чтобы быть вместе с королем и остальной частью двора, но Нэйлер остался на своем посту. По совету одного из докторов Хайда он принимал некоторые меры предосторожности: ежедневно глотал микстуру из миндаля и меда, пил крепленое вино из Испании, но в остальном ходил по делам, как обычно, нарядившись в новый камзол из зеленого бархата, который заказал, чтобы отметить свое назначение личным секретарем. Он устроил так, чтобы первую среду каждого месяца объявили днем строгого поста и молитвы об избавлении от чумы. Он встречался с лорд-мэром насчет того, чтобы после девяти вечера ввели комендантский час. Он участвовал в военных советах на борту линейного корабля «Принц», созываемых по вопросу нехватки моряков из-за чумы, и извещал Хайда, бывшего тогда с королем в Оксфорде, о неудачном ходе войны с голландцами. До него доходили тревожные известия, что Хайд прочел королю очередную строгую лекцию об аморальности двора и воспрепятствовал попыткам леди Каслмейн уплатить личные долги из дворцовой казны. Он распорядился временно прекратить все строительные работы по возведению Кларендон-хауса – они выглядели неуместно, когда столь многие вокруг умирали и голодали. Нэйлер работал от рассвета до глубокой ночи, и впервые за пять с лишним лет случались целые недели, когда он ни разу не вспоминал про цареубийц.

Фрэнсис была уверена, что по меньшей мере кто-то из них умрет. Фрэнки и Джудит росли вполне здоровыми, а Ричард развился в крепкого мальчишку пяти лет – эти трое должны выжить. А вот Бетти и Нэн и в лучшие времена отличались болезненностью, да и она сама измождена и недоедает – ребра у нее выпирали под купленным со вторых рук платьем, а у дяди и тети проявляются признаки старческой слабости. Тем не менее, когда пришла зима и повальные смерти прекратились, Фрэнсис с удивлением обнаружила, что ее домочадцы все еще живы.

В феврале сообщили, что король и двор после семимесячного – ради безопасности— пребывания в деревне возвращаются в Уайтхолл.

Но наступил уже 1666-й, судьбоносный год, и дядя Уильям сыпал мрачными пророчествами. Фрэнсис втайне поражалась тому, с каким упоением хватается он за любое несчастье. В июне он вернулся с Патерностер-роу и с улыбкой возвестил о том, что английский флот снова потерпел поражение в еще одной четырехдневной битве с голландцами. Он штудировал бюллетени о смертности в ожидании того, что летняя жара вызовет новую вспышку чумы, и был разочарован, когда этого не случилось.

А затем, в начале сентября, поутру в день воскресный, прибыл последний всадник – Антихрист, облеченный в огонь.

Проснувшись, Фрэнсис заметила пробивающееся сквозь ставни странное красное свечение, слишком яркое для рассвета. На цыпочках пробралась она мимо детей, спустилась по лестнице и вышла на улицу. Все соседи тоже поднялись и высыпали наружу прямо в ночных сорочках. Искры падали на них, похожие на порхающих светлячков. Небо на востоке было залито багряным огненным заревом. Фрэнсис опрометью кинулась домой, замолотила кулаками в дверь спальни дяди и тети, подняла детей. Все вместе они вышли. Начало светать. Черным снегом падали хлопья пепла, смешанные с тлеющими угольками. Ричард бегал, визжа от восторга. Фрэнсис испугалась, что у него могут загореться волосы. Она схватила мальчугана и вернулась к порогу.

Дядя Уильям был возбужден. Он воздел руки к пылающему небу:

– «Слово Мое не подобно ли огню, говорит Господь, и не подобно ли молоту, разбивающему скалу?»[30]

– Слушайте! – воскликнула тетя Джейн и приложила ладонь к уху.

Издалека до них доносился рев преисподней.

Дядя Уильям настоял, что им следует провести воскресную молитву, как обычно, собравшись вокруг кухонного стола. Он прочесал Библию насчет упоминаний об огне, коих, как заметила Фрэнсис, там содержалось великое множество, – весь текст утреннего чтения состоял исключительно из зловещих предзнаменований. Но когда с ними было покончено и запели псалом, Фрэнсис не смогла больше терпеть. Она обулась и заявила, что идет проверить, насколько велика опасность.

Хук возразил, что идти должен он, но Фрэнсис сочла дядю слишком старым и опасалась, что он увлечется зрелищем и напрочь забудет про них.

– Нет, дядя, – отрезала она. – Я пойду. Вы ждите здесь с тетей Джейн и детьми. – Обращаясь к тете, молодая женщина добавила тихо, чтобы не пугать малышей: – Быть может, вам следует собрать еду и все ценные вещи. Я скоро