– Но к вам же никто не ездит! – не сдавался Петька.

– А тебе-то что? Вы вот приехали.

– А еще? – бесхитростно гнул свою линию Петька.

Дядя Миша внимательно посмотрел на него.

– Знаю я, что ты ночью заблудился. Поэтому и глупости сейчас говоришь. У нас незнакомые легко блудят.

– Я не заблудился, я змея видел, – с обидой крикнул Петька. – С клювом и гребнем на башке.

– С гребнем на башке в лесу – это тетерев. И не гребень это, а брови.

– У него хвост был как у змеи, – не сдавался Петька. – Неужели вы такого раньше не видели?

Дядя Миша вздохнул. Было видно, что ругать Петьку за чашку он больше не будет. И даже, может, другую ему даст.

– Змей у нас тут много. – Дядя Миша сорвал подорожник, потер его рубчатый лист о штанину, помял в руке. – Может, какой с гребнем на башке и есть, не встречал, все породы не знаю. Я только пять лет тут живу, пчелами занимаюсь. Не до рептилий мне. Но я уверен, если что-то видится ночью, то приснилось это. Тарук нарассказывал, тебе и померещилось. – Дядя Миша прижал помятый лист к пальцу Петьки. – Еще, я смотрю, брат у тебя горячий на руку, стращать горазд. Я сам такого могу напридумывать, потом полночи не спишь. У нас же летом ночи нет, так, полусумерки, в них чего только не привидится. Горын пробежал, хвостом махнул – вот тебе и змей о трех головах.

Горыныч тут же нарисовался рядом, попрыгал около лежащего на цепи пса, но тот не стал на него реагировать, только ушами дернул.

От слов, от внимания дяди Миши Петьке стало совсем грустно, он чуть не расплакался. Еще и смех вдалеке раздался, особенно выделялось знакомое подхрюкивание. Из-за кустов вышли весьма довольные Санечек с Леночкой. Санечек через плечо перекинул полотенце, у Леночки были мокрые волосы. Они купались. И никакие мавки никого из них за ноги не хватали. Даже не выползли спросить последние новости. Никто нечисть не видел. Только Петька.

– Я тебе трусы на кровать положу, надень, – проходя мимо бросил Санечек. – А то мать точно за своего не признает!

– Но он же был, – сдавшись, прошептал Петька. – Змей. Я одежду ему кидал, чтобы задержать. Все, как Тарасий говорил.

– Тарасий тот еще болтун, – сказал дядя Миша. – Наслушается от бабки легенд, потом бегает тут ночами, не змея, так еще какую выдру встретит. Ты вот фотографию, говорят, видел, так это наверняка он и подбросил. Скучно ему, развлекается.

Петька готов был от расстройства стукнуться головой о дверь. Ну почему все ему? Вечно он один оказывается виноват в глупых ситуациях. Почему фотографию не заметил Санечек? Он первый в комнату влез. Но нет, она словно для Петьки была положена.

– Ты поешь перед сном получше, – посоветовал дядя Миша, – от этого спится крепче. А завтра выспишься – и домой.

– Ты чего вылез? – крикнул Санечек, выходя на крыльцо.

– Есть хочу, – ответил Петька, сминая подорожник в кулаке. Кровь и правда идти перестала, ранка на удивление быстро подсохла.

Если до этого момента он успокаивал себя, что все-все расскажет маме, что брату не удастся свалить на него задержку в пути, то теперь понял, что рассказывать не будет. Никому и ничего. Все равно не поймут. Вот змей же был, но говори – не говори, не верят. Мало того – ходят туда же, но ничего не видят. Даже если Петька сейчас возьмет брата за руку и поведет на болото, никакое чудовище не появится. У змея как раз в этот момент выходной случится или животом будет маяться. Да какая разница, почему он не выйдет. Просто все бессмысленно.

Петька заметил, что продолжает мять в пальцах подорожник. Листик дал сок, от ладоней теперь приторно-горько пахло. Засмущавшись, Петька выбросил изжеванный листок.

– Я там кое-что приготовил, пойдемте, – позвал дядя Миша. – Завтра в поселке будете, тогда уж купите чего. Хлеб кончается. И чай с чашками.

Санечек с пониманием развел руками и, приобняв Леночку, пошел за дядей Мишей.

В Матвеевой Сельге не было не только телефонной связи, но и света. Идущие когда-то сюда провода оборвались, поэтому жизнь деревни шла от солнца – пока было светло, народ еще копошился, в сумерках все замирало. Комариный вечер мягко опустился на дома. От болота потянуло сыростью. Она чувствовалась голыми коленками, хотя сверху еще давила летняя духота. Скребя сапогами по земле, Петька шел к большому дому, представляя, что бы делали на его месте другие, встреть они змея. Например, Витек? Тот бы сразу стал так орать, что все кикиморы в округе оглохли бы. Или Санечек? Он, наверное, тоже испугался бы. А Леночка?

Петька остановился в дверном проеме. Ноги, уставшие за день в тяжелых сапогах, гудели. Выданные Санечком трусы больше походили на шорты. Петьке пришлось вытягивать резинку и подвязывать, чтобы не спадали.

В большом доме дяди Миши было всего две комнаты. От порога тянулась длинная просторная кухня. Начиналась она справа от печки. На входящего напирал белый бок дымохода, потом тянулся низкий приступок плиты. Слева в углу был рукомойник, за ним вдоль стены лавка с ведрами под воду, а дальше два одинаковых серванта – невысоких шкафа со стеклянными дверцами сверху, нишей, выдвижными полками под вилки с ножами и тумбой с плохо закрывающимися сплошными дверцами. Из одной такой тумбы дядя Миша доставал хлеб и сгущенку. Наверху за прозрачными дверцами теснились ряды чашек. Много-много чашек. И ни одной одинаковой. Для разных гостей. Для многих разных гостей. Может, дядя Миша чашки сохраняет на память, не дает другим? Поэтому его так расстроила разбитая чашка. Она была закреплена за Петькой. Была его памятным знаком.

– Дам я тебе чашку, дам, не смотри на них так, – усмехнулся дядя Миша. – Тут чашек много не потому, что их много, а потому, что их никто специально не бьет.

– Это хорошо, что он эту чашку не съел, – веселился Санечек, которому в двух словах рассказали историю с черепками. – Он у нас однажды сожрал упаковку свечей. Торт ему на день рождения делали, зажгли свечки. Этот балбес и решил, что огоньки внутри свечей живут. Стал их жрать. На пятой веревкой подавился.

Петька старательно ел гречку. Засовывал в рот по полной ложке, подпихивал хлебом, работал челюстями, проглатывал. Если бы Санечек в ту ночь оказался на болоте и увидел змея, он бы струхнул. Стал плакать и звать маму. А тут бы Петька появился. Весь в огненном сиянии и в сапогах. Он бы сказал брату, что не плакать надо, а действовать – бежать, сбрасывая одежду, чтобы отвлечь гадину.

– А вот еще случай был, – под общий хохот рассказывал Санечек. – Петька не знал, что такое урчит в туалете. Решил, что это туалетный демон и его можно победить. Стал всякое бросать в унитаз. Даже дневник свой туда бросил. Начался засор, и туалетный демон явился во всей красе.

Петька полил кашу маслом, помешал. И вот когда Санечек бы пришел домой исцарапанный, грязный и голый, Петька бы опять ему явился и прикрыл бы своим красным сияющим плащом. А змея, все еще летящего за братом, разрубил бы мечом.