Тойра смеется — Найдёныш впервые слышит, чтобы этот человек смеялся — так: всегдашняя отстраненность, с которой он что-либо делал, теперь почти исчезла, вытесненная искренней радостью.

Потом Тойра успокаивается и добродушно выслушивает обвинения в свой адрес, в том смысле, что как же ты, здоровый мужик, позволил себе ехать на лошади, когда мальчонка пешком плетется! Душа твоя бессердечная, сердце твое черствое, мало тебя в детстве лупцевали, зандроба.

— Мало, — абсолютно серьезно соглашается Тойра. — Знакомьтесь: это — Найденыш, это — Аньель-Строптивица. Ну что, — (обращаясь к Аньели), — погонишь меня прочь, зандроба бессердечного, или приютишь-таки?

— Куда ж тебя девать, — махнула рукой та. — Слазь с животины да проходи. И ты, Найдёныш, не робей.

— А что он пешком, а я верхом, — объяснил Тойра, — так сама посуди, кому сподручней пыль месить: этому юному махитису или мне? Ну а главное — мальчика тренировать нужно, ему вон в сэхлии немного ум «поразмяли», а о теле уж мы с тобой позаботимся, больше некому. Пора ломать этот дурацкий обычай, когда что ни чародей, так хлюпик, каких поискать.

— Сам-то!.. — фыркнула Строптивица.

— Попрошу на личности не переходить, — необычно, но смешно высказался Тойра. — А предлагаю пройти в дом и заняться ужином. Заодно обсудим кое-что.

«Кое-чем» был распорядок ближайших трех месяцев. Распорядок, который составили для Найдёныша Тойра и Аньель с его, Найдёныша, ведома — но и только: мнения его по поводу летнего времяпровождения никто не спросил. Только и оставалось, что угрюмо слушать всякие там «ничего, ему пойдет на пользу» и «я в его годы…»!

— А будешь себя хорошо вести и прилежно учиться, где-то в начале Мотылька возьму тебя в небольшое путешествие, — пообещал Тойра.

Найдёныш мигом позабыл про обиды и, со своей стороны, пообещал учиться как следует; честно!

Тут в домик заявилась худосочная девчонка, стриженная под мальчишку, она заявила, что «овец уже разогнала по дворам и страсть как проголодалась… здрасьте, дядь Тойра!..» — настороженно зыркнула на Найдёныша и приткнулась рядом с матерью.

Их познакомили. Худюху звали Омитта, она была чуть помладше Найдёныша, но наглости неимоверной и задиристая, что твой репей.

В общем, за неделю они сдружились — водой не разлить! Частенько Найдёнышу приходилось вместе с Омиттой выполнять работу по хозяйству: то их отправляли пасти стадо вздорных, своевольных овец, то собирать трав-корешков специальных, а то отнести кому-нибудь из местных жителей настой или мазь, приготовленные Строптивицей. Аньель-то, оказывается, была знахаркой, причем пользовала она не только хайвуррцев-деревенских, но и горожан тоже; к ней приходили издалека, подчас предпочитая ее услуги чародейским. «У нее расценки ниже», — как бы между делом объяснил Тойра. И снова пробормотал одно из своих непонятных выраженьиц: «Мотай, мотай на ус».

Что мотать? на какой ус?

За хлопотами по хозяйству да летними занятиями, что им задали в сэхлии, у Найдёныша снова не хватило времени на рисование. Но он, честно говоря, и не вспоминал о том, что у него не хватает времени. Так, иногда, в постели перед сном… или во сне…

А потом Тойра выполнил свое обещание и повез Найдёныша в…

…во сне он (Фриний? Тойра? Найденыш?) пытается заслониться: рукой прикрыть лицо, отвлеченными мыслями — воспоминание, которое…

* * *

Башня Ветреница, где разместили гостей господина К'Рапаса, называлась так отнюдь не из-за широкого основания, столь похожего на юбку какой-нибудь красотки, и не из-за просторного балкона, напоминавшего другую часть тела воображаемой девицы. О нет, всё оказалось намного проще и прозаичнее! Архитектор — видимо, в силу своего извращенного чувства юмора — спроектировал башню так, чтобы в стенах ее время от времени выли и стонали пойманные в хитросплетение невидимых пустот сквозняки.

Поскольку громче и чаще всего башня «пускала ветры» в верхней своей части, то там селили прислугу, господам же знатным предложили покои на нижних этажах, в «юбке». Ну а врачевателя — с одной стороны господина не знатного, с другой — давнего друга маркиза — поместили посередине.

— Пожалуйтесь К'Рапасу, — предложил Гвоздь. — Он наверняка устроит куда-нибудь пониже.

— Вы не знаете Никкэльра. Устроить-то устроит, но позубоскалить не преминет. Такой уж человек: любит при случае напомнить, что чего-то стоит. Он и за столом шумел про «давай на „ты“, поскольку теперь может себе такое позволить. Но я на Никкэльра не в обиде, все эти мелочи — мелочи. Он был искренен, когда радовался встрече со мной, уж я-то знаю.

— Ваше дело, — пожал плечами Кайнор. — И, кстати, ваш этаж.

Он поклонился и собирался было идти дальше, но врачеватель схватил его за руку:

— Постойте. Из всех нас тогда на тракте вы один были снаружи — и видели тоже больше остальных. А кабаргу… вы тоже видели?

— Нет. Вообще-то, мне было не до оленей, очень хотелось свою жизнь спасти.

— Эндуан и Шкиратль говорят, что кабарга словно вела их к тракту.

— Или они ее гнали туда — какая разница?

— Вы в самом деле не понимаете? После того, что я рассказал вам о… — Господин Туллэк сделал выразительное движение глазами, поскольку рядом стоял слуга с тройным канделябром и терпеливо ждал, чтобы сопроводить Гвоздя в предназначенные для него покои. — Догадываетесь, о чем я?

— Догадываюсь. Что с того, господин врачеватель? Это была просто кабарга, звено в цепи совпадений — не больше и не меньше. Между прочим, если вы полагаете, будто кто-то проявляет ко мне снисходительное внимание, как вы объясните, что Эндуан со свитой явился поздновато? Меня к тому времени вполне могли убить — первой же стрелой, окажись лучник чуть точнее, а я — менее удачливым. — Гвоздь покачал головой: — Фарт, господин Туллэк. Фарт и только.

За спиной у него кашлянули:

— Если позволите… — несмело качнул канделябром слуга. — Те разбойники, что на вас напали… это ж банда Висюля. Они редко когда убивали, обычно «щипали» и отпускали с миром. Им, говорят, потому и везло: из Висюлевых людей почти никто, даже если и попадался, с кумой не танцевал — или убегал, или в священные жертвы попадал. Он сам-то, Висюль, однажды и в петлю уж голову сунул, да веревка оборвалась, народ на площади закричал: «Знамение! Знамение!» — ну и отпустили его. С тех пор и прозвали Висюлем.

— Так, говоришь, не убивали? — переспросил Гвоздь.

— До последнего раза не убивали. Теперь, видать, зандроб попутал, позарились на большие деньги и согласились кого-то из вас порешить. Вот Разящая и клюнула в темечко, чтоб неповадно было впредь… другим в смысле — неповадно, — смутившись, пояснил он.

— Спасибо, дружище. Очень познавательно. Ну, господин Туллэк, спокойной ночи и приятных вам снов. — «Если ты после сегодняшней пирушки еще хоть немного соображаешь, то догадаешься что к чему и не станешь упираться. Иначе к утру весь замок будет знать, о чем мы тут трепались».