у вас, кажется, кровь засохла на лице, – заметил Максимилиан, – вы не ранены?

– Нет, это чужая. – Волков повернулся к берегу реки, он прислушивался.

– И меч сломали, – продолжал знаменосец.

– Дьявол! – Кавалер поднял клинок к лицу – так и есть, кончик меча с ладонь длиной обломан. – Черт дери этих хамов!

– Ваш этот бой… – Максимилиан замолчал, подыскивая слова, снял шлем и продолжил: – Это было лучшее, что я видел в жизни!

– Что? – Волков посмотрел на него слегка удивленно.

– Вы были словно архангел Гавриил, меч Господа, словно ангел смерти. Хамы падали вокруг вас или бежали от вас.

Кавалер латной перчаткой взъерошил его тоже мокрые волосы.

– Вы мне очень помогли, друг мой. Вы отлично стреляли.

Трубы. Над рекой зазвенели трубы, но не его. На том берегу играли отбой. Волков, сам того не замечая, с облегчением вздохнул. Кажется, достояли дотемна.

Бой стихал. Все реже и реже слышались выстрелы в лесу у реки. И залпы аркебуз, и гулкие мушкетные выстрелы звучали все реже и реже. Враг отходил. Волков и его знаменосец видели, как большой отряд, человек в триста, шел по берегу с запада. Это как раз те сволочи, что наседали на Рене и Роху. Они подошли к броду и с удивлением заметили на песке у переправы порубленных Волковым своих товарищей. Офицер осмотрелся и дал команду собрать раненых и мертвых, а после отряд стал переправляться.

Последние лучи солнца еще красили небо, когда Волков и Максимилиан пошли по дороге на запад, к головным телегам своего огромного обоза. Кавалер заметил, что в колчане у знаменосца осталось всего два болта. Свое же оружие, сломанный меч, рыцарь в ножны не убирал, опять шел с ним, как с тростью. Дойдя до первой телеги, не без труда залез в нее и сказал:

– Друг мой, потрудитесь пригласить старших офицеров со сводками по ротам ко мне. Хочу знать, что у нас осталось.

– Сейчас всех соберу, – пообещал знаменосец и ушел.

Тут, уже почти по темноте, прибежал солдат и заорал, как блажной, пугая всех:

– Телеги, телеги нужны для раненых!

– Эй, чего орешь? – окликнул его полковник.

– Господин… меня капитан Рене прислал, телег просит! Раненых много. Сами не идут.

– Ну, слышали? – обратился кавалер к возницам. – Чего ждете, скидывайте мешки, езжайте за ранеными.

– Сколько нужно телег-то? – спрашивали возницы.

Прибежавший солдат сам принялся скидывать с первой попавшейся ему телеги мешки с горохом.

– Хотя бы три, много раненых, много…

А к Волкову, кланяясь еще издали, стали приближаться кашевары.

– Ну? – спросил он.

– Господин, – осмелился заговорить один из старших возниц, – так что делать: костры разводить, воду носить? Ужин готовить?

– Подождите немного, сейчас соберутся офицеры, и решим.

А в обозе начинается кутерьма, возницы, кашевары, саперы – все с факелами и фонарями встречают раненых, тех, что сами смогли прийти. Они шли и шли из темноты. Некоторые доходили до расположения обоза и обессиленно садились прямо на землю. Вереница двигалась бесконечно. Обозные подхватывали раненых и тащили к лекарям, которые расположились чуть дальше. Волков стянул латные перчатки, бросил их в телегу рядом со шлемом, сидел, поигрывал обломанным мечом и мрачно смотрел на солдат, гадая, кто из них уже не жилец. Там были и люди Рене, и люди Рохи, и люди Брюнхвальда. Еще две телеги поехали в темноту, трех, видно, оказалось мало. А израненные люди все шли и шли. Там, у телег лекарей, полыхал большой костер, еще и дюжина ламп горела. Там было светло, оттуда доносились крики, крики невыносимой боли. Лекари работали: лили горячее масло в раны, вправляли сломанные кости, сшивали крепкими нитками рассеченную кожу. Кавалер морщился от этих криков, но не уходил, ждал своих офицеров.

Прибежал Максимилиан с догорающим факелом.

– Господин полковник, все офицеры, кроме капитана Бертье, просили передать, что сейчас будут с докладами.

– Хорошо, найдите моего денщика, пусть бежит ко мне сюда, и передайте Увальню, чтобы расседлал коня. Наверное, до сих пор его под седлом держит.

– Увальню? – Даже в свете угасающего факела Волков видел, как вытянулось лицо его знаменосца, как округлились его глаза.

– Какого черта вы на меня таращитесь? – грубо спросил кавалер. – В чем дело?

– Дело в том… ведь Александр… – мямлил Максимилиан.

– Что? Ну, говорите!

– Но ведь Александр… убит.

– Что? – Кавалер физически почувствовал, как внутри него холодеет сердце. – Как убит? Где он убит?

– Там… на берегу, – говорил Максимилиан, и, кажется, голос его стал подрагивать.

– Почему вы мне не сказали об этом? – удивился Волков и, повышая голос, повторил: – Почему вы мне об этом не сказали?

– Я… Я думал, вы видели… – Теперь в голосе знаменосца отчетливо слышались слезы. – Он дрался недалеко от вас. Я думал, что вы не хотите говорить о том.

Волков вдруг понял, как он устал, стало вдруг пусто внутри и тошно. На сей раз ему было хуже, чем в тот раз, когда убили фон Клаузевица.

– Да как же это произошло?

– Ну… – начал Максимилиан. – Ну… Как вы велели ехать в обоз, так мы с ним решили не ехать.

– Как вы посмели! – заорал Волков так, что все, кто был в округе, даже раненые, на него посмотрели. – Как вы посмели не исполнять мои приказы?! Глупый мальчишка!

Он стал задыхаться. Хотелось снять горжет, кирасу, да и вообще все латы. Они душили кавалера. Душили так, что стало колоть в груди, и эта боль отдавала в не совсем здоровую левую руку. Ему понадобилась минута, чтобы отдышаться. Факел у Максимилиана уже почти погас, они едва видели друг друга.

– Как его убили? – наконец спросил Волков.

– Ну, он говорит мне: «Ты с арбалетом знатно управляешься, бери его, а я пойду сеньору в помощь».

– На нем были только кираса и шлем, а из оружия всего лишь тесак, – вспоминал кавалер. – Недолго он, наверное, продержался.

Максимилиан молчал, и это его молчание было красноречивее всякого ответа.

Волков поморщился, боль в груди вроде и прошла, но до конца так и не отпускала. Он потер лицо и сказал:

– Найдите моего денщика, стол, стулья, вино, еду, какая есть, и фонари – все сюда несите, сейчас уже, наверное, и офицеры подойдут. А после совета пойдете со мной, покажете место, где он дрался.

Рохе досталось крепко, приехал на телеге с ранеными, вся левая рука, от плеча и до кисти, замотана в побуревшую тряпку. Правое ухо сверху наполовину оторвано, борода справа слиплась от черной крови. А из ноги прямо над деревяшкой торчал арбалетный болт. Капитан стрелков грузно плюхнулся на стул, кривясь и укладывая поудобнее свою раненую руку, а потом и деревяшку с болтом, но голос