Что-то разбудило его. Какое-то смутно чувство опасности.

Что же?

Ах, да!

Запах. Вернее, вонь.

Как будто псина, но вместе с тем и нет. Есть неуловимое отличие. Вот точно так же несет от шерсти лешачонка, прикормленного паном Войцеком. От Плешки.

— Плешка? — с трудом ворочая языком выговорил пан Юржик.

— Гу! — ответил хриплый басистый голос. Будто бочка загудела.

Пан Бутля скосил глаза. В двух шагах от него возвышался огромный лешак. Куда там Лексе! Лесной хозяин на голову превосходил ростом самого высокого человека. Длинная бурая шерсть спадала волнами с рук, груди и живота. На макушке топорщился гребень жестких волос. Из широких вывернутых ноздрей валил пар.

— Ну, и чего тебе? — с равнодушием, которого даже не ожидал от себя, пробормотал Юржик.

— Гу! Гу-у-у...

— Говорун...

— Гу-у-у...

— Прости, если потревожил. Скоро уйду.

— Гу! — Красные глазки блеснули.

— Точно-точно. Обещаю.

Леший поднял ногу с огромной ступней — след, оставленный в снегу, походил больше всего на отпечаток корзины, — сделал шаг, другой. Остановился:

— Гу!

— Ты чего это? — Пан Юржик отлично помнил, что говорили старики и опытные охотники — встретив лесовика, нужно с ним говорить. Любит лесной бродяга звук человечьей речи, очень любит. Бывало, посидит у костра на корточках, «погукает» и уходит с добром. А вот того, кто за самострел или рогатину хватается, может и об колоду головой припечатать. Чтоб неповадно, значит, было.

— Гу! — Лешак сделал еще два шага, почти скрывшись за деревьями. Прогудел настойчиво. — Гу-у!!

— Вот напасть на мою голову. Будто мало всякого-разного...

Хозяин леса вернулся. Укоризненно, как показалось человеку, покачал головой. Снова «загукал». Шлепнул в нетерпении себя широченной ладонью по ляжке. Эхо от удара прокатилось чуть не по всему лесу.

— Гу-у-у... Гу!

Зверь (а может, и не зверь вовсе?) пошел по своим следам, оглядываясь и недовольно кривя волосатую рожу.

— С собой что ли зовешь? Ну, изволь...

Шляхтич, как ни было тяжело, оттолкнулся от бука и направился за лешим. Тот «загукал», заворочал довольно и пошел широким шагом, раскачиваясь при ходьбе, как сошедший на берег моряк.

Отстать и потеряться пан Юржик не боялся. Протоптанная великанскими ступнями стежка выделялась на снегу не хуже торной дороги. У него даже не возникало вопроса, куда ведет его лешак. Шагаю, и ладно. Хоть вонючий и лохматый, а все же спутник. В Малых Прилужанах, следует заметить, в отличие от Великих, леших не боялись. Уважали, опасались, старались попусту не сердить, но панического ужаса не испытывали. Находились даже ученые люди, всерьез утверждавшие, что людоеды, терзающие земли у Отпорных гор, — близкие родственники прилужанских лешаков, только озверевшие от голода и преследования со стороны людей. Кто знает? Возможно, крупица истины в этих высказываниях и была.

— Скучно стало, лясун? — приговаривал Юржик, стараясь все же не сбить дыхания излишней болтовней. — Оно понятно. Вдвоем как никак веселее... Ты только не спеши уж... А то я не такой бугай здоровый, как ты.

Лес кончился внезапно.

Просто мгновение назад вокруг были деревья и вдруг исчезли. Вернее, сзади и с боков остались, а впереди пропали.

От неожиданности пан Бутля едва не упал. Пришлось здоровой рукой ухватиться за ветку шиповника. Острые колючки вонзились в ладонь. Юржик зашипел, скосил глаза на застывшего черной громадой лешего:

— Ну, привел. Спасибо, конечно. А дальше что?

— Гу! — немногословно отозвался лесовик, отступил, развернулся и словно слился с темнотой. Исчез, будто его и не было.

— А может, и вправду привиделось? — почесал затылок пан.

И тут его внимание привлекли огоньки, мерцающие впереди. Насколько далеко, сказать трудно — все ж таки ночь, снегопад.

Костры?

Пожалуй, да.

Чьи? Своих ли, врагов?

А какая разница? Уж лучше грозинчанам в плен, чем в лесу замерзнуть. Хотя лучше, ясен пень, чтоб оказались свои.

Пан Юржик медленно зашагал к огням.

* * *

Поздний рассвет не принес защитникам монастыря ни радости, ни облегчения.

Драгуны никуда не делись. Благодарение Господу, хоть ночью не сильно тревожили. Шумели у своих костров. Пели песни, хохотали, но на приступ не шли. Поэтому сменявшим друг друга на стенах лужичанам удалось поспать хоть по полночи.

Ендрек, которого Лекса накормил едва ли не насильно, выспался и чувствовал себя словно заново родившимся. Даже Хватан ухмыльнулся, пробегая мимо:

— Ну, ты прям цветешь, студиозус, дрын мне в коленку!

— Правильно делает, — прищурил единственный глаз пан Володша. — На бой так и надо, как на свадьбу!

Хватан хмыкнул, дернул себя за ус и молча убежал.

«А ведь он раньше не таким был, — подумал Ендрек. — В бой бросался очертя голову. Видно, Ханнуся крепко окрутила урядника нашего. Хочет живым вернуться с войны. И правильно... А кто не хочет? Только дурак последний или безумец».

— Худо дело, панове! — из дверей звонницы выбежал, едва не споткнувшись о порог, пан Щибор герба Три Серпа. — Ой, худо!

— Ты не паникуй! — нахмурился пан Володша.

— Т-т-толком говори, что слу-у-училось! — приказал Меченый. Он подошел, застегивая на ходу жупан, под которым виднелась вороненая кольчуга мелкого плетения.

— Подмога, елкин дрын, к ним пришла, пан Войцек!

— Т-точно?

— Чтоб я лопнул не поевши! Не меньше сотни...

— Ты гляди, как ценит нас Переступа! — покачал головой пан Гирса. — Еще чуть, и весь полк подтянет. Пойду пану Цецилю пожалуюсь.

— И еще скажи, пан Володша... — бросил ему вслед Три Серпа. — Скажи, похоже, мол, что чародей с ними.

— Ты точно разглядел или треплешь языком своим, как кобель хвостом? — напустился на него пан Гирса.

— Я треплю? Да я побожиться могу! Одежда не военная. И в седле сидит сикось-накось. Жупан черный, без шитья — не драгун...

— Волосы русые? — вмешался Ендрек.

— Да!

— И борода?

— Т-ты думаешь, Мржек? — скрипнул зубами пан Шпара.

— Не-е... — протянул Щибор. — Какая борода? С чего ты взял? Усишки напомаженные на грозинецкий манер. А бороды не было...

Ендрек выдохнул с облегчением. Не Мржек!

— Д-добро, — кивнул пан Войцек. — Чародей, не чародей... П-п-пошли, пан Володша, к пану Цецилю. Чует мое с-с-се-ердце, бить нас сегодня будут не по-детски.