class="p1">– …В общем, мисс Адамсон, уясните себе: никогда! слышите? никогда вы не будете работать в полиции ни осведомителем, ни кем-либо ещё! Это я вам гарантирую, – закончил инспектор свою речь и перевёл дух.

– Да, сэр. Понимаю, сэр. Вы абсолютно правы, сэр, – Оливия, пристыженно опустив голову, кротко соглашалась со всеми озвученными обвинениями в свой адрес.

В сумеречном освещении догорающего зимнего дня разорённая обыском бутафорская представляла жалкое зрелище. Рыцарские доспехи валялись, разрозненные, на полу, и норманнский шлем наполовину закатился под фальшивый шератоновский диванчик. В углу громоздилась кучка стеклянных осколков, измазанных тёмной краской – это констебли искали жемчужину в винных графинах, догадалась Оливия. Даже гипсовая статуя Пегаса лишилась крыльев (и эта вина целиком лежала на сержанте Гатри). Оливия подняла отломившиеся крылья, чтобы их не растоптали ненароком, и застыла в задумчивости – положить их было решительно некуда.

– Да вам-то что за печаль? – устало поинтересовался Тревишем, закуривая и убирая картонку со спичками в карман. – Такая юная леди, из такой приличной семьи… Вам что, своих забот мало? Или вы всерьёз верите, что кто-то в силах искоренить всё зло этого мира?

Столбик пепла неслышно упал на практичный тупоносый ботинок из чёрной воловьей кожи, но инспектор этого даже не заметил.

– Я не дурочка, сэр, и понимаю, что зло было всегда и, к сожалению, всегда будет. Желать, чтобы зла никогда не было… Тут вы правы, наверное, это глупо. Да и как бы мы различали, где одно, а где другое? Но я не хочу, чтобы зло побеждало, понимаете? Не хочу, чтобы у него было преимущество. Никто не вправе отнимать жизни, сэр. Ни из ненависти, ни из алчности, ни из любви. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы пострадал невиновный. Вы со мной согласны?

Инспектор хотел было что-то ответить, но вместо этого лишь глубоко затянулся. Табачный дым его сигарет смешался с морозным воздухом, проникавшим сквозь маленькое окно, и в последних лучах заходящего солнца ему почудилось, что в руках у юной нахалки, посмевшей его шантажировать, не гипсовые осколки, а вечный символ правосудия – мерило людских грехов и добродетелей, неустанно соперничающих за души смертных.

* * *

В зверинце пахло мокрой соломой и гниющими яблоками. Почтенная ослица Дженни радостно запрядала ушами и принялась переступать ногами в надежде, что ей перепадёт что-нибудь вкусненькое. Вид у неё был умильный и кроткий, но Оливия, уже зная её переменчивый нрав, на это не поддалась.

Загон, в котором обычно важно расхаживал гусь, был пуст. Помня, что хитрая птица обладает умением подкрадываться к жертве незаметно, Оливия схватила грабли и выставила их перед собой. Откуда-то сзади немедленно послышался хриплый смех.

– Да будет вам, мисс! – потешался мальчишка, присматривавший за животными. – Не съест же он вас, в самом деле! Чарли, вообще-то, смирный, не чета Геркулесу. Вот тот был гусь так гусь! Всем гусям гусь! Даже я его, зверюги бешеной, побаивался.

Стог сена в загоне пришёл в движение, и из него вывалился взъерошенный и явно чем-то недовольный Чарли. Маленькие глазки недобро поблёскивали, шея напряжённо изгибалась, из клюва доносилось сиплое шипение, какое порой издаёт неисправная газовая конфорка. Нисколько не поверив мальчишке, Оливия сперва удостоверилась, что загон надёжно заперт на задвижку, и только потом прислонила грабли к стене.

– Прибаливает он, – авторитетно пояснил мальчишка. – Потому и квёлый такой.

Оливии Чарли квёлым совсем не показался, но спорить со знатоком она не стала.

– А скажи-ка мне, Илайя, – как бы между прочим она достала из кармана брюк монету достоинством в шиллинг и повертела её в руках, – хорошо ли ты помнишь тот день, когда исчез Геркулес?

– На память не жалуюсь, мисс, – важно ответил Илайя и умолк в ожидании продолжения.

– Так вот, меня интересует, кто приходил сюда в тот день? Ведь кто-то же приходил, верно?..

Возникла пауза. Мальчишка не говорил ни да ни нет, только выразительно смотрел на монету.

– Что? Ещё? – не поверила такому нахальству Оливия.

– Просто, мисс, мне в тот раз тоже шиллинг дали. Надо бы добавить, – Илайя обстоятельно пригладил торчавшие в разные стороны вихры.

– Ты что, меня шантажируешь? – изумилась Оливия.

– Нет, что вы, мисс. Просто веду с вами деловую беседу, – мальчишка был нисколько не смущён подобным предположением. – Нечестно будет, если я вам всё выложу за те же деньги.

Оливия, задумавшись на секунду и признав, что в рассуждениях малолетнего пройдохи имеется своеобразная логика, прибавила к шиллингу ещё один, вынув всю мелочь до последнего пенни. Когда монеты перекочевали в карман мальчишки, он, поколебавшись, вернул ей трёхпенсовик.

– Держите, мисс. Я же не из тех рвачей, что последнюю корку из горла вырвут, – и он сплюнул с важным видом, явно подражая кому-то из взрослых.

– Так кто дал тебе шиллинг за молчание?

– Та добрая леди, что сидит по вечерам в шатре и гадает всем по руке. Она попросила меня сбегать в лавочку за печеньем и сдачу сказала оставить себе. А когда я вернулся, Геркулеса уже не было, только перья кругом. Видимо, я плохо закрыл задвижку, вот он и улучил момент. Жуть какой сообразительный гусь был, – уважительно заключил мальчишка.

– А шиллинг тебе за что дали?

– По такому, мисс, я зверинец вообще не должен покидать, – признался Илайя и шмыгнул носом. – А если ухожу, то закрывать на все засовы. Да только в тот день ключи куда-то подевались, ну я и решил: да что там, слётаю мигом, чего тут случиться-то может? А шиллинг мне добрая леди дала, чтобы я про её просьбу никому не говорил. Не хотелось ей неприятностей, значит. Да и кому же хочется?

– Ты прав, никому, – задумчиво согласилась Оливия и, спохватившись, спросила: – А полиции ты про это рассказывал?

– Вот ещё, мисс, – Илайя выглядел оскорблённым в лучших чувствах. – Эти тупоголовые бобби год назад папку моего загребли ни за что ни про что. Буду я им ещё говорить, что их не касается, скажете тоже.

– А ключи-то потом нашлись?

– Ага, мисс. В соломе оказались, на самом видном месте. Стало быть, выронил, когда Дженни корм задавал или копыта чистил, – безмятежно заявил мальчишка, довольно позвякивая монетками в кармане.

* * *

Возвратившись в пансион через чёрный ход, так как у крыльца толпились репортёры, Оливия долго караулила за дверью своей комнаты. Как назло, по коридору то и дело ходили Имоджен и Мамаша Бенни, и незаметно проникнуть в комнату Лавинии не было никакой возможности. Оливия поразилась тому, как переменилась Имоджен – бледная, с потухшим взглядом, в стоптанных домашних туфлях без каблуков, отчего сразу стала ниже