– У нее мог быть в сообщниках кто-то из жрецов. Я сразу же сказала тебе об этом, Йахелле, но ты не пожелал меня услышать. Иначе как бы она узнала, где именно спрятана книга? Сокровищница – она большая!

– Я бы охотно поверил в это, – скривился Верховный, – если б не одна маленькая деталь. Сначала, когда мне описали, как твой огненный шар не долетел до меналийского корабля, я списал это на твое неумение, но теперь, сопоставив кое-что, прихожу к весьма нехорошим выводам. Конечно, это может быть и простым совпадением, да что-то плохо верю я в такие совпадения. К тому же, насколько я выяснил, утечка сведений о том, что ты вообще пользовалась какой-то книгой, имела место лишь среди стражниц. Из жречества об этом знали только те, кому позволил я сам. Утаить такое невозможно, под смертной клятвой не лгут.

– Значит, книгу ты искать не собираешься? – переспросила Урано.

– А зачем? Новую Супругу Смерти найти на порядок проще.

На это волшебница-недоучка не нашла, что возразить. Собственно, все было ясно уже тогда, когда ящик, выдвинутый из постамента под статуей богини-козы, оказался пуст. Ей оставалось лишь тянуть время и рассчитывать на жалость Йахелле – прекрасно зная, что жалостью этот жесткий, расчетливый и властолюбивый уроженец северных островов никогда не отличался.

– Итак, в своем нынешнем состоянии ты для меня не только бесполезна, но и вредна, ибо компрометируешь меня, – снова прозвучал бесстрастный голос Верховного. – Ты не исцелилась за несколько дней, по острову уже пошли пересуды. Поэтому имеет смысл как можно скорее перевести тебя в лежачее и неподвижное состояние, в котором ты снова обретешь некоторую ценность, – с этими словами он уверенно подошел к тайнику, где хранились яды Урано, достал бутылочку из темного стекла, плеснул из нее несколько капель в чашу и долил водой из стоящего рядом кувшина. – Пей. До шествия осталось всего пять часов, а тебя надо предъявить народу в подобающем виде – не в том, так в другом. Думаю, версия, что господин наш покарал тебя за мерзостные сношения с другой женщиной, устроит всех.

– Смилуйся! – одними губами прошептала Урано, невольно отшатываясь от чаши в руке черного жреца.

Йахелле чуть улыбнулся.

– Разве я не милостив? Я смешал для тебя тот самый состав, которым ты убивала наиболее угодивших тебе мальчиков. Ты не хуже меня знаешь, что умирали они без всяких мучений – просто засыпали и напоследок видели хорошие сны. У тебя, правда, обойдется без снов, я даю тебе слишком сильную дозу. А в порядке утешения скажу, что, хотя твою книгу мне искать совершенно незачем, но ее похитительницу я постараюсь вырыть из-под земли… и по возможности снова под землю и отправить. Если ее не берут проклятья, то, может быть, возьмет меч или костер…

Мы знаем все невесту эту,

Другой такой на свете нету.

Таких невест, таких невест

Сажать бы надо под арест!

(«Бременские музыканты 30 лет спустя»)

Эмалинда отложила вышивку, к которой за эти дни добавилось лишь несколько стежков, и выглянула в окно. У крыльца суетились слуги, укладывая вещи Нисады в багажный ящик старенькой кареты, которая уже больше десяти лет совершала путешествия только из Лорша в Веннан и обратно. Как-то эта развалина выдержит долгий путь до Сэ’дили, столицы Вайлэзии?

А пусть как хочет, так и выдерживает!

Княгиня зло задернула штору.

Разумеется, Тарме, когда вернется, обвинит во всем именно ее – не пресекла, не воспрепятствовала, не проявила материнскую власть… Можно подумать, в ее материнской власти было что-то пресечь и чему-то воспрепятствовать! Обретя возможность ходить, Нисада как с цепи сорвалась, и если и прислушивалась к кому-то, то исключительно к этому Танберну Истье из Кинтаны, переводчику меналийской жрицы…

От нее, Эмалинды, никогда ничего не зависело. С самого детства, так рано, как только себя помнила, она всегда следовала за Тарме, как хвост за лошадью, и разделяла все его мнения. Они были похожи не только внешне и очень гордились своим сходством. Вот только… Княгиня снова бросила взгляд на неоконченную вышивку – великолепный букет фиалок с лепестками, переливающимися лиловым и сиреневым. Так и они с Тарме: он всегда был лиловой ниткой, а она – только сиреневой. Один цвет, но разная насыщенность. Она была лишь тенью, отголоском, подтоном для своего брата и ничуть не роптала на судьбу – пока в один прекрасный день блистательный Эллак Лорш, единственный наследник Великого Держания юга, не заявил, что умрет, но добьется руки и сердца неприступной Эмалинды.

Конечно же, он добился – он всегда добивался своего. Наследникам великих держаний не отказывают, к тому же поначалу Эллак приглянулся ей и сам по себе – своим жизнелюбием, порывистой властностью, сияющими серыми глазами и непокорной каштановой гривой. Лишь прожив с ним несколько лет и родив ему двоих первых детей, Эмалинда поняла, что так и осталась сиреневой ниткой, в то время как Эллак – ярко-красная. Брат оттенял и усиливал ее – муж, сам того не желая, подавлял одним своим существованием. Тарме она подчинялась потому, что и сама не хотела иного, подчиняясь же Эллаку, она каждый миг теряла собственное значение. Во всяком случае, так ей казалось…

Она родила ему семерых. Двоих, мальчика и девочку, совсем маленькими унесли детские болезни. А из оставшейся пятерки лишь самая младшая, Калларда, была ее отрадой. Все остальные вышли до обидного похожими на Эллака.

Это не слишком сильно задевало ее, пока они жили в Сэ’дили – там она была принята при дворе, блистала на балах, ездила в гости к подругам и снисходительно выслушивала комплименты светских кавалеров. И вдруг, как гром с ясного неба – странная смерть короля, которого хоронили в закрытом гробу, потом потрясшая всю столицу казнь наследного принца… И, после того, как Эллак посмел публично заявить, что в тот день обезглавлен был не только Далькрай, но и вся Вайлэзия – опала, приказ вернуться в Лорш и не выезжать оттуда без особого соизволения королевы.

Последний ее ребенок, проживший всего два с половиной года, появился на свет уже в замке, вдобавок княгине пришлось самой выкармливать его грудью – в деревне не нашлось женщины, родившей не более полумесяца назад и имеющей достаточно молока. После этого Эмалинда, не простившая мужу изгнания, под тем или иным предлогом старалась уклоняться от близости. Сначала Эллак ласково уговаривал ее, потом начал скандалить – и в конце концов махнул рукой со словами: «У вас, Веннанов, всегда была рыбья кровь».

Именно тогда она жгуче осознала, что за все эти годы так и не стала по-настоящему Лорш, не сроднилась с мужем. Зато у ее детей кровь кипела, как глинтвейн на жарком огне. Даже Нисада с ее бездействующими ногами не отставала от братьев – на охоте, привязанная к дамскому седлу специальным креплением, сломя голову неслась за лисой, а при желании могла неплохо метнуть нож. И само собой, строила глазки всем сверстникам мужского пола, какие попадали в ее поле зрения – от сыновей соседних мелких держателей до симпатичных крестьянских парней. Эллак безмерно гордился тем, что его дочь отказывается считать себя калекой, и позволял ей все, что только можно.