снег. Ещё какое-то время он в недоумении смотрел на девушку, которая, продолжая кричать и размахивая руками, шла вдоль двухэтажного здания…

И тут мир рассыпался на множество осколков. Боль вспыхнула с новой силой и разрушила окружающее пространство. Картинка завертелась и взорвалась безумством красок. Яр не выдержал и повалился на снег, теряя сознание. Мир мигом потемнел и швырнул юношу в непереносимый мрак.

— Ты никто… — голос гудел вокруг, заполняя собой всё пространство, будто Яр оказался в огромном мире, лишённом света. И голос гулял в темноте, как вздумается, не натыкаясь на стены, не находя преград. Яр ощутил себя внутри чего-то огромного, где песчинка-человек падал и падал, так и не отыскав опоры, а звук постоянно накатывал на него и бил с новой силой, швыряя из стороны в сторону. — Ты, — тело пронзало болью и кидало в беспросветную тьму. — Никто, — и юноша летел в другом направлении. — Ты… ничто… — безвольное тело вновь подхватило звуком, словно нечто лёгкое и воздушное, будто и не тело вовсе — а одну эфемерную душу.

— Ты — не человек! Ты — мутант! Ты — тварь, каких на земле не бывало!

— Не… не… правда, — тихо, еле слышно проговорил Яр на пределе своих сил. Вот-вот — и сознание растворится во всепоглощающей тьме, исчезнет навсегда.

— Да что ты лепечешь, тварёныш⁈ — и снова боль, удар, голова раскалывалась… но теперь она хоть вернулась на место: Яр ощущал её и тело. Что-то неведомое происходило вокруг, что-то неподвластное сознанию, но сопротивление Яра давало эффект. Юноша чувствовал, что это помогает. Странным образом его борьба подсобляет.

— Я! Не! Тварёныш! — с каждым слогом голос становился сильней. Упрямство и злость — вот тот стержень, который ещё связывал его внутренний мир с настоящим. Сопротивление. Оно помогало. Оно делало его человеком. Да — человеком!

— Что? Что ты несёшь? — закричал голос, но уже не так уверенно. Уже тише, и боль охватывала тело уже не такими мощными волнами, но сдаваться нельзя было. Ещё рано. Ведь можно пропустить момент, когда тело откажется действовать, сопротивляться. И тогда чудовище… нанесёт новый удар. Яр не думал, что это за монстр и где он. Юноша лишь чувствовал неизвестную опасность и ощущал упрямство — невероятное упорство, с которым хотелось задавить неведомую гигантскую сущность. Ибо она не права. Яр — мужчина, и как бы ни изменился его «говно-код», он останется человеком.

— Я — человек! Я, мать твою — человек! — кричал Ярослав в исступлении, понимая, что нечеловеческая сущность вокруг сжимается, боль в голове отступает, а слабые теперь слова: «Нет! Ты ошибаешься! Всё… не… так… ты…» — не приносят ему никакого вреда.

А где-то в темноте, очень-очень далеко, загорается точка. Она нестерпимо-яркая, ослепительно блестящая, как солнце, лучик которого выглянул из-за облаков на его памяти раз в жизни. И точка растёт, развеивает темноту, согревает тело и изгоняет боль. Яркий свет вымывает последнюю серость из этого огромного мира…

Теперь Яр ощущает себя полностью. Боли нет, и голоса неведомого существа — тоже. Вокруг равномерный, льющийся из ниоткуда свет, а перед ним неясная, размытая фигура.

— Молодец, — произносит она. Не ртом, а как-то иначе, но юноша понимает её. И даже ощущает что-то знакомое, родное.

— Что происходит? — спрашивает Яр. Всё так эфемерно вокруг, неправдоподобно.

— Ты постигаешь себя…

— Разве?

— Да. Ты веришь в себя, начинаешь понимать, что человек.

— Я и так это знаю, — нерешительно бормочет Яр.

— Но теперь уверен в этом.

— Да, — соглашается тот.

— Отлично! — прошептала фигура и начала растворяться, исчезая в свете.

— Но… кто ты? — обеспокоенно попытался уточнить юноша. Ему показалось это важным. Важнее всего на свете.

— Ты и так это знаешь, — прошептал голос на грани слышимости.

— Отец? Но как?

— Я всегда с тобой… в твоей памяти…

— Отец! — крикнул Ярослав и очнулся. Раскрыл глаза и увидел перед собой Игоря. И несколько долгих секунд пытался понять, что происходит, расслышать, что говорит ему Потёмкин взволнованным голосом. Наконец, он пришёл в себя, и крик лекаря врезался в уши.

— Что случилось? Где Ольга? Ну, ни на минуту нельзя оставить!

— Там… Туда… — Яр в прострации приподнялся и указал в направлении здания, куда до этого направлялась Ольга. — Она… была слегка не в себе.

— Идти можешь? — на полном серьёзе спросил Потёмкин, с тревогой вглядываясь в глаза парня.

— Думаю, да, — кивнул тот, поднимаясь.

— Тащи мешки в машину и сиди там, жди нас, — Игорь указал на три брезентовых мешка с лямками. — Старайся не думать о боли в голове. Понял?

Когда Яр кивнул, лекарь быстро засеменил в сторону здания, прикладывая автомат к плечу и готовясь стрелять. Он уже встречался некогда с подобными тварями, но давно и не в этих местах, поэтому, когда пошёл в казармы искать ОЗК с противогазами, не придал лёгкой головной боли значения. Он-то не раз сталкивался со всякого рода психическими воздействиями, даже уже научился с ними бороться, но не учёл, что такой способности нет у молодых людей, оставшихся в «КамАЗе». И теперь проклинал свою беспечность — когда он возвращался, то сразу понял, что происходит неладное: Яр лежал на земле, дёргался в конвульсиях и кричал что-то бессвязное, а Ольги нигде не было.

Свернув за угол, лекарь почувствовал усиление головной боли — направление точное. Он быстро прошёл вдоль торца здания и выглянул из-за угла. И сразу увидел то жуткое создание, которое было причиной головной боли. Метрах в пятидесяти от здания, частично скрытый прямыми, как мачты кораблей, соснами, рос гриб гигантских размеров, целиком обхватив дерево. Пульсирующие поры постоянно извергали зеленоватую дымку, тут же разносимую ветром по окрестностям. Вокруг белели скелеты животных, а усики-сенситивы тянулись на метр от гриба, стремясь прикоснуться к девушке. Ольга сопротивлялась — она стояла вблизи чудовищного гриба и всеми силами старалась не сделать следующего шага. Было заметно на расстоянии, что девушку трясёт от неимоверных усилий, но чудовище постепенно побеждает — Ольга медленно и неуклонно подходит к усикам. Ещё немного — и они опутают жертву, притянут к грибу, и жертва будет несколько дней в агонии биться около зловещего чудовища, медленно заживо перевариваться и страдать, запутавшись в образах, навеянных извне.

Игорь бросился вперёд.