— Человека ищу, — запинаясь, проговорила она.

— Какое совпадение, — обрадовался Дмитрий. — Я тоже принадлежу к этому биологическому виду!

— Что? — не поняла его девушка.

— Я тоже человек!

— Нет, я ищу солдата, — закивала[73] красавица, залившись краской.

Будищев в ответ только шире улыбнулся и развел руками, дескать, а я тебе кто?

— Я ищу Николая, — совсем было отчаялась болгарка.

— Штерна? — уточнил Дмитрий, начиная понимать, в чем дело.

— Так!

— Зовут то тебя как, солнышко?

— Петя…

— Что? — изменился в лице Будищев и с подозрением посмотрел на девушку. — На трансвестита вроде не похожа!

— Петранка, — поправилась она тут же.

— Уже лучше, а Николашу, зачем ищешь?

— Мне надо!

— Надо ей! — покачал головой унтер-офицер. — Надо было ночью его не расстраивать…

— Я не хотела! Так вышло. Мне надо с ним поговорить…

— Ладно, стой здесь, я скоро!

Решительным шагом он зашел внутрь сарая и направился к месту Штерна. Тот в мрачном расположении духа лежал на копне соломы, уставив невидящие глаза в потолок.

— Живой? — поинтересовался у него Будищев.

— Не дождешься! — мрачно отвечал вольнопер, для которого общение с Дмитрием не прошло даром.

— Слушай, тебя там человек ищет…

— Какой еще человек?

— Да как тебе сказать… на уроженца Таиланда не похож, кадыка я тоже не заметил, но говорит, что его зовут Петя!

— Господи, что за дичь ты вечно несешь, какой еще Петя? Подожди, как Петя? Петранка? Да что же ты раньше молчал! Где она?

— Снаружи ждет… — пробормотал Дмитрий уже вслед пулей выбежавшему товарищу, затем растерянно обвел глазами других обитателей сарая, покачал головой и неожиданно выпалил: — Да отрежьте мне лучше язык, я должен это увидеть!

Вытянувшиеся в струнку солдаты с опаской поглядывали на своего унтера, но продолжали стоять, не смея пошевелиться. То, что он говорил, было очень непривычно для их слуха и, возможно, поэтому заставляло прислушиваться.

— Слушайте сюда, бойцы! Забудьте все, чему вас учили до сих пор, и запоминайте, что я вам скажу. Мне глубоко безразлично, как вы маршируете, чисто ли выполняете ружейные приемы, и правильно ли отвечаете на словесности! Но я хочу, чтобы вы все хорошо стреляли, быстро окапывались, и знали свое место в бою! Вместо привычных "крынок" вам выдали трофейные винтовки системы Мартини. Это хорошее оружие, но вот патроны к ним приходится добывать у врага. Поэтому каждый выстрел должен находить цель! Это понятно?

— Так точно, — нестройно прогудели солдаты.

Будищев глядя на своих подопечных нахмурился. Предполагалось, что в новую команду подпоручика Линдфорса соберут самых метких стрелков со всего полка. Но, разумеется, командиры рот не горели желанием расставаться со своими лучшими бойцами и потому выделили по принципу: — "держи убоже, что нам негоже". К тому же в предыдущих боях болховцы понесли тяжелые потери, так до сих пор и не восполненные в полной мере.

Всего в команде было восемьдесят человек, не считая артиллеристов обслуживающих две картечницы, которыми командовал прапорщик Самойлович. Вообще-то главной силой подразделения были именно они, но Дмитрий знал, что в бою случается всякое, а потому нужно быть готовым ко всему. Мало ли, кончатся патроны, или тяжелую митральезу не получится доставить куда нужно, или сложная машина сломается…

Разбита команда была на два огневых взвода. Первым командовал сам Будищев, а вторым недавно произведенный в унтер-офицеры Гаршин. Сначала хотели поставить на эту должность Штерна, но припомнив его прошлое "приключение" решили повременить. Вообще, почти все вольноперы в полку щеголяли уже унтерскими басонами[74] на погонах. К зиме ожидалось, что, по крайней мере, часть из них получит производство в офицеры. В последних и так был изрядный некомплект, к которому добавились значительные потери после тяжелых боев. Поговаривали, что в некоторых полках, даже ротами, случается, командуют нижние чины.

Говорят, что если солдаты не ругают своего командира последними словами, значит, он — плохой командир, ибо главная задача воинского начальника состоит в том, чтобы сделать бытие подчиненных совершенно невыносимым. Исходя из этого критерия, Дмитрий Будищев был просто идеальным командиром, потому как к вечеру солдаты его взвода падали с ног от усталости, проклиная при этом неугомонного унтера.

Целый день они бегали, прыгали, и выполняли какие-то странные упражнения, выдуманные, очевидно, самим врагом рода человеческого. Если эти занятия прерывались, то лишь затем, чтобы начать окапываться. Для этого у всех солдата подразделения появились свои лопаты[75] на коротких черенках, неизвестно откуда взятые или украденные их унтер-офицером. И наконец, когда сил не оставалось вовсе, начинались стрельбы. У большинства к тому времени от невероятного напряжения дрожали руки и слезились глаза, но ненавистному Будищеву не было до этого никакого дела. Целый день он бегал, прыгал, копал и стрелял вместе со всеми, оставаясь при этом бодрым, неутомимым, и невероятно злым.

Единственным положительным моментом была хорошая кормежка. Если с хлебом, иной раз, и случались перебои, то каша у его солдат была всегда, причем непременно с мясом. Откуда оно бралось — мало кто знал, но интересоваться происхождением продуктов решался только Гаршин.

— Сегодня к полковому командиру опять приходили местные жаловаться на пропажу овцы, — озабочено сказал он Дмитрию, наблюдавшему за тем, как его подчиненные окапываются.

— Волки, — пожал тот плечами.

— Волки не снимают с баранов шкур и не бросают кишок.

— Значит — башибузуки!

— Они говорят, что следы ведут прямо на наш бивуак.

— Врут.

— Откуда вы можете знать это?

— Оттуда, что мы с ребятами такого кругаля дали… так что если и ведут, то никак не прямо!

— Это просто невероятно! Вы так спокойно лжете, воруете и вообще…

— Сева, если не веришь мне, пойди к отцу Григорию и спроси, блаженны ли положившие душу свою за други своя? Только без подробностей, а то батюшка наш человек бывалый и на раз определит, кто тебя послал.