Тиньков, наблюдая за происходящими за рекой событиями, недовольно нахмурился. Бой завязался как-то спонтанно, бестолково и, что особенно его бесило, без приказа. Нужно было что-то делать, или идти вперед и поддержать свою конницу, или же встретить противника на берегу Соленика и продолжать дело от обороны. В этот момент к нему подскакал подпоручик Линдфорс и принялся что-то горячо говорить, оживленно при этом жестикулируя. Полковник помнил его еще по делу у Езерджи, а потому внимательно выслушал. Некоторое время, он хмурился, несколько раз в нерешительности трогал себя за ус, но, затем хитро усмехнулся и начал быстро отдавать приказания. Повинуясь ему, солдаты двух рот заняли склоны соленикского оврага, а подпоручик поскакал к своей команде.

Тем временем, так и не получившие поддержки казаки и гусары спешно отошли к реке, после чего получили приказ спешиться и занять оборону на ее берегу. На самом деле это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Всаднику надо слезть с коня, отдать его коноводам, а тем найти для порученных их попечению лошадей безопасное место. Оказавшимся же пехотинцами казакам и гусарам построиться и быть готовым к непривычному для них виду боя. Все это заняло немало времени, которое наступающие турки не теряли зря. И скоро на противоположный русским берег вышли густые цепи солдат в синих мундирах.

— Будищев, — раздался совсем рядом с залегшим за большим камнем Дмитрием истошный крик, — тебя, их благородия требуют!

— Кому Будищев, а кому господин унтер-офицер, — пробурчал тот, недовольно глядя на посланца.

Однако молодой артиллерист из взвода скорострельных орудий ничуть не испугался и побежал обратно, не дожидаясь ответа. Делать было нечего и унтер, подхватив винтовку, двинулся к картечницам. Те уже были сняты с передков и стояли, хищно нацелив свои стволы на приближающегося противника. Рядом с Линдфорсом и Самойловичем стоял Мак-Гахан, что-то строчивший в записную книжку и какой-то левый штабс-капитан, неизвестно откуда взявшийся.

— Господин штабс-капитан, — отдал честь Дмитрий, — разрешите обратиться к господину подпоручику.

— Изволь, — удивленно уставился тот на него и что-то добавил по-немецки.

— Младший унтер-офицер Будищев, по вашему приказанию…

— Вот что, — прервал его доклад Самойлович, — становись-ка, братец, к орудиям.

Унтер, немного наклонив голову, вопросительно посмотрел на Линдфорса, но тот лишь взволновано махнул рукой: исполняй, дескать.

— Слушаюсь, — невозмутимо ответил Дмитрий, хотя приказ показался ему на редкость идиотским. По его мнению, артиллеристы это сделали бы это ничуть не хуже него, однако спорить с офицерами было еще глупее.

Встав к картечнице, он принялся быстро вращать винты наводки, поднимая стволы вверх, затем вытащив из кепи перышко и, внимательно посмотрев на него, прикинул поправку на ветер. Легонько крутнув рукоять, сделал пару выстрелов, и поняв что прицел взят верно, дал длинную во весь магазин очередь, по приближающейся турецкой цепи.

— Смотрите, штабс-капитан, — доверительно шепнул жандарму прапорщик. — Ручаюсь, такого вам прежде видеть не доводилось!

И действительно, ударивший по османской пехоте свинцовый ливень, прошелся по ее рядам, будто серп по стеблям спелой пшеницы. Аскеры падали один за другим, устилая своими телами каменистую землю, но продолжали двигаться вперед. К одинокой митральезе тут же присоединились залпы нежинцев и болховцев и скоро русские позиции стали покрываться клубами порохового дыма. Будищев же, не дожидаясь пока митральезу перезарядят, перешел к другой, и принялся наводить ее. Закончив с установкой прицела, он вдруг вызверился на штатных наводчиков:

— Эй вы, олухи царя небесного, я, что один воевать должен?

На этот раз по наступающим врагам ударило сразу две картечницы и под их огнем турки сначала остановились, а потому подались назад. В этот момент к всеобщему веселью присоединились пушки и среди османов начали рваться снаряды. Это для османов оказалось уже чересчур и они, сообразив, что противник куда сильнее, чем они рассчитывали, бросились отходить к Констанце. Увидев, что те отступают, русская кавалерия снова заняла места в седлах и начала преследование.

— Спасибо, братец, — с чувством поблагодарил все еще стоящего у картечницы Будищева Самойлович, — век не забуду!

— Рад стараться, ваше благородие, — вытянулся в ответ унтер и хитро усмехнувшись, добавил: — Спасибо многовато, а вот рублей десять было бы в самый раз!

— А по сопатке? — беззлобно усмехнулся в ответ прапорщик, уже привыкший к его шуткам.

— Вот так всегда, — сокрушенно вздохнул Дмитрий, под смешки артиллеристов, — как в бой — так братец, как из боя — так по сопатке!

В этот момент прискакал адъютант Тинькова и, не спешиваясь, прокричал:

— Полковник выражает артиллеристам свое полнейшее удовольствие!

— Рады стараться! — нестройно откликнулись неготовые к похвале солдаты, но посланец, не слушая их, уже развернулся и поскакал назад.

Все это время Вельбицкий с интересом наблюдал за происходящим, не делая, однако, попытки вмешиваться. Но после похвалы полковника, он неожиданно вытащил из-за пазухи бумажник и, вынув из него трехрублевый билет, протянул его Дмитрию.

— Красненькую многовато, однако, стреляешь ты и впрямь отменно, так что не побрезгуй — прими!

— Покорнейше благодарим, ваше благородие! — строго по уставу отвечал тот ему и что-то негромко добавил, отчего жандарм искренне рассмеялся.

Когда унтер ушел, изнывающий от любопытства прапорщик тихонько спросил у штабс-капитана:

— Прошу прощения за таковую неделикатность, но… что он вам сказал, когда вы дали ему денег?

Вельбицкий на мгновение принял официальный вид и строго посмотрел на Самойловича, будто тот предложил ему нечто неприличное. Но затем, ухмыльнулся и доверительно прошептал:

— Этот стервец сказал, что его высокоблагородие господин полковник в таком возрасте, что за полнейшее удовольствие следует никак не менее четвертного! Каково?

Услышав ответ, Самойлович так расхохотался, что едва не свалился с лошади, а Вельбицкий с удовольствием к нему присоединился.

Бой, однако, был еще не закончен. Турецкая пехота, не смотря ни на что, отходила в полном порядке, ожесточенно огрызаясь на попытки русской кавалерии атаковать ее. Артиллерия же, рискуя попасть по своим, более не могла оказывать казакам и гусарам поддержки. Поэтому Тиньков, оставив с пушками и картечницами команду подпоручика Линдфорса, с остальными ротами перешел Соленик вброд и продолжил наступление.

— Ну, что вы так долго? — крикнул Будищеву стоящий на берегу Самойлович.

— Быстро только кошки родят, — пробурчал тот в ответ, ощупывая длинной палкой дно.

— Не слышу!

— Кажется, есть, — выдохнул тот, и устало побрел к берегу.

— Пройдут пушки?