– Вот как…

– И Смерть сказала мне, что его нет ни в одном из девяти миров. Он просто исчез. Исчез, и теперь я внезапно оказался тем же существом.

Илька задрожала, ощутив в своих руках беззащитное птичье тельце, не могущее ни взлететь, ни дать отпор. Услышала голос галки, звучавший в её голове человеческим криком. Илька зажмурилась, тяжело дыша, и уткнулась носом в своё плечо, чтобы Ситрик не видел её лица. Но это не утаилось от него.

– Что с тобой?

– Ничего, – спешно ответила она, понимая, что тогда убила оборотня. Вернее, человека.

Илька думала, не открывая глаз и сжав в пальцах длинную шёрстку Блохи. Она застыла так на несколько мгновений, а после подняла на Ситрика тяжёлый взгляд. Открыла рот, чтобы сознаться и рассказать ему, что стало с птицей.

– Я хотела сказать тебе… – прошептала она.

– Что? – Парень нахмурился.

Илька попыталась найти в себе нужные слова и силу, чтобы выдавить их с языка. Она судорожно соображала, как объяснить Ситрику, что тот жив лишь потому, что она убила птицу. Если бы птица не погибла за те девять дней, что дала ей Вамматар, он бы умер и не вернулся из мира мёртвых. Это прозвучало бы складно, но слова рассыпались, желая остаться невысказанными.

– …что пора есть, – буркнула она, продолжив оборванную речь.

Она резко поднялась с сиденья, роняя на пол одеяла, поставила на огонь похлёбку, приготовленную Гримой ещё прошлым вечером. Как поели, девушка снова села за прялку. Она молчала весь день, не желая ни говорить с Ситриком, ни смотреть на него. Однако она замечала, что парень в растерянности. Интересно, что же он успел додумать?

Ссученных нитей было уже так много, что Ситрику казалось, что их хватит на целый парус, однако Илька всё говорила о том, что этого недостаточно. Парню не терпелось наконец увидеть то, как нойта заправит ткацкую раму и станет подле неё. Как челнок заходит уточкой у неё в руках и как превратится травяная нить в полотно. Он так долго ждал этого… Он и сам готов был заправить раму, стать у полотна, только, согласно песням Ильки, нитки стоило резать лишь заговорённым ножом и только самой нойте.

День был тих и спокоен: метель остановилась, перестав злиться на землю и осыпать её снегом. Волки, бродившие ночью кругом дома и околицы ферм, ушли. Это был обычный день, ставший совершенно привычным и понятным. И таковы были дни, пока кудели льна и крапивы не превратились в кручёную нить.

Разрезая своим чудесным ножом нити, Илька наконец заправила раму на всю ширину, выкладывая основу. Это заняло у неё два дня. Она негромко пела до хрипоты в голосе, забывая о пище и воде, и никак не выпускала из рук нитки будущего покрова. К копнам нитей она прикрепила глиняные грузики, и те свесились вдоль стены, образовав зев, а каждую вторую нить обернула полуниченкой, привязав к ремизке.

Заправив раму, Илька отошла от стены, чтобы полюбоваться своим трудом. Полотна ещё не было, но стройный ряд нитей уже походил на тонкий серый плащ.

К весне Зелёный покров будет готов.

Руна об огненной птице

Город горел несколько дней, и остервенелый дождь, льющийся с облаков вместе с острыми зубьями снега, похожего на град, никак не мог потушить пламя. Часть горожан – неугодная и слабая, но ставшая рабами пришлых племён – была заперта в горящих домах. Вожди решили не трогать лишь фермы, что выросли вдали от теперь уж мёртвой священной рощи Хийси.

Илька стояла подле Хирви. Она видела, как из-под снегов вместе с облаками дыма вырываются чёрные твари, прежде спавшие в земле. Их было так много, что Илька испугалась, как бы не перевелась в лесу напуганная неизвестной чернотой дичь.

Что, если вожди племён ошиблись, решив сжечь город? Что, если опустевшая, сожжённая земля не примет духов обратно, когда уляжется пламя и остынет почва?

Снег лежал осевший, уставший, но пока он не выпускал из объятий мёрзлую землю. Понадобится ещё пара седмиц, прежде чем получится похоронить на месте костровища павших воинов из племени кирьяла. Трупы руости были сожжены ещё зимой.

Нойта из племени Тару громко говорил с огнём и землёй, обращался к воздуху, испрашивая у него. Он и сам, верно, видел этих чёрных тварей, но верил, что жёлуди, собранные в священной роще, что была по ту сторону Вуокси, пустят в обожжённую землю могучие корни и привяжут к месту чёрных тварей – духов колдунов, потерявших всякий человеческий облик из-за того, что посмертное жилище их было разорено.

Илька молилась вместе с остальными, повторяя слова, что подсказывал ей Хирви. Её лицо ранили тяжёлые капли дождя, когда она обращалась к небу, щурясь от воды, заливающей глаза.

Многие ушли в новый город или вернулись домой к жёнам, пока на замёрзших болотах ещё стоял лёд, а те, что остались, поселились на фермах. Без пленных стало свободно…

Хирви, Тару и их немногочисленное племя остались здесь. Они остались, чтобы похоронить павших и… город.

Илька смотрела на огонь, продолжая обращаться к небу и ветру. Слова звучали пусто и неискренне, пока она видела, как горело её прошлое.

– Может, пойдёшь со мной? – как-то ещё зимой спросил её Хирви. – Будешь ещё одной нойтой нашего племени.

– Я подумаю, – ответила тогда Илька, не зная, как вежливо отказать знатному сыну.

– Подумай, курочка, – мягко улыбнулся мужчина. – Неужели ты захочешь жить здесь одна? Мы ведь уйдём с ферм летом. Здесь никого не останется.

– Здесь мой дом, – заупрямилась она. – Я родилась здесь и выросла. На этой земле.

– Подумай ещё. Город обречён. Он скоро умрёт.

Город и в самом деле погиб, и тень его смерти пеплом легла на плечи и головы.

Пламя пожара не шло из головы и стояло перед глазами, а потому Илька пошла домой через лес, надеясь утопить свои страхи и боль в отсыревшем снегу, почерневшем от грязи и летящего пепла. Дождь прекратился, и сквозь рваные облака проглядывало набирающее силу солнце. Редкие лучи его грели, точно тёплые руки, коснувшиеся щёк. Пробудились и птицы, принявшись скакать по веткам с ласковым щебетом. На ветвях ольхи показались первые медные хвостики, а кусты лещины покрылись алыми почками, вот-вот готовыми распуститься.

– Весна… – выдохнула Илька, остановившись на лыжне. – Тяжёлая пора.

Она подняла лицо, подставив его проскользнувшему меж ветвей лучику солнца, и зажмурилась. Прежде каждую весну её семья голодала. Запасов еле хватало, чтобы прокормить трёх женщин, а фермеры