Чувство стыда не было знакомо Саньке. Мама все пыталась ему что-то втолковать, рассказывала про какого-то Анатоля, который жил весело и кучеряво, не спрашивая, откуда бабки берутся, как будто кто-то почему-то взялся устраивать ему такую распрекрасную житуху, а за какие заслуги – ему и в голову не приходило спросить. Но сам Санька так и не сподобился прочесть «Войну и мир». Четыре тома – это ж убиться можно! Поэтому он пока не знал, что веселый и кучерявый Анатоль потерял ногу в Бородинском сражении.

Но сейчас ему стало стыдно. Впервые в жизни он почувствовал себя сволочью. Его спасли от чеченов, от рыжей людоедки, а он сидит тут и уже планирует, как будет чужие бабки тратить. Весь в папаню. При мысли об этом его тряхануло, словно электрическим током ударило. Горе в том, что он не знал, как быть хорошим. Привык жить беззаботной жизнью, которую кто-то по неизвестной причине взялся ему устраивать. Нет, почему кто-то? Он точно знал – кто. Мама и бабушка с дедушкой.

Катя купила несколько баночек мгновенного картофельного пюре, мягкий творог, шоколадные муссы, мороженое, соки, какао, молоко, десяток яиц – завтра она сделает сыну воздушный омлет! – и под конец прихватила бутылку ликера «Бейлиз». У Германа-то наверняка ничего такого нет, а Саньке надо бы – согреться.

Когда она вернулась к машине, Герман вышел, отнял у нее тяжелый пакет, распахнул дверцу, помог сесть… «Вот у него прямо само собой получается!» – отметил Санька с завистью, чувствуя, что ему-то самому никогда не стать таким. Хорошо бы они с мамой поженились… Ему ужасно понравился этот неправильный бундес. В нем чувствовалось то, чего никогда не было в папане да и в самом Саньке. Санька даже слова не мог подыскать для этого «чего-то». Это было слово «независимость». А может, «самостоятельность». А может, «ответственность». А может, и просто «мужество». Все эти слова он знал, когда-то слышал, пожалуй, смог бы их правильно написать, но они существовали отдельно от него.

– Я Никите позвонил, – прервал Герман Санькины горькие размышления, подсаживая Катю в машину. – Они все за нас страшно рады. И Никита, и Нина, и Вера Васильевна, и даже королева Юламей. Нина ей позвонила, и она тоже приехала за тебя попереживать. А муж у нее знаешь кто? Тот самый парень, что мне «детку» ставил, Даня Ямпольский! Ну помнишь, длинный, рыжий? В общем, поздравляют, передают привет, зовут в гости.

– Не сегодня, – устало улыбнулась Катя. – Я с ног падаю, а уж Санька… Как ты, Саня?

– Ничего, – прошепелявил Санька. Правая рука, которую он все время оттирал, вроде начала проходить, но при этом заболела, как чертова мать.

Они снова тронулись и благополучно прибыли в Подсосенский переулок. Дом Саньке понравился, а вот квартира… Ему показалось, что квартира маловата. Он привык видеть по телику миллионерские хоромы, какими их представляют себе авторы фильмов. Помещения чуть ли не вокзальных размеров. Впрочем, авторы телефильмов и квартиры обычных работяг, и даже жилища проституток изображали в виде роскошных апартаментов с арочными проемами вместо дверей. Ему и в голову не пришло вспомнить, что сам он с мамой и с отцом-бизнесменом прожил всю жизнь в маленькой двухкомнатной квартирке, где только у него была отдельная комната, а мама теснилась в основном на кухне.

Но вслух он ничего не сказал. Мама, сняв пальто, и здесь ушла на кухню, а Саньку Герман повел за собой в ванную.

– Снимай все, – велел он.

Санька замялся.

– Ты что, стесняешься? Вот дурачок! Думаешь, меня твоя пиписка интересует? У меня своя есть, точно такая же. Раздевайся.

– Я весь в дерьме, – признался Санька.

– Ты знаешь, это чувствуется, – улыбнулся Герман. – Ничего, что естественно, то не позорно. Погоди. Постой тут пока, я кое-что придумал.

Герман ушел и вернулся с большим мусорным мешком и целым рулоном кухонного бумажного полотенца.

– Становись ногами прямо сюда, – скомандовал он, расправляя мешок. – У тебя при себе что-нибудь ценное есть? Что тебе дорого как память? Проверь карманы.

Санька добросовестно обшарил карманы.

– Ключи от квартиры.

– На Минусинской?

– Да, а вы откуда знаете?

– Твоя мама сказала. Давай сюда. Раздевайся и все бросай прямо в мешок.

Ключи от квартиры на Минусинской улице Герман положил на стиральную машину. Когда Санька разделся догола, он пустил воду и обтер мальчика бумажным полотенцем, бросая скомканные куски туда же, в мешок. Потом осторожно ощупал все его тело.

– Стой смирно, не собираюсь я к тебе приставать. Я не по этой части. Просто проверяю, нет ли переломов. Вот теперь полезай в ванну и мойся. Как ты смотришь на то, что мы все это выкинем к чертям собачьим?

– А что же мне надеть?

– Завтра новое купим. Все равно это все в дерьме. Ты пока мойся, а я тебе что-нибудь подыщу. А это выкину. Вонь такая, что хоть топор вешай.

– Они не дали мне…

– Знаю, милый, я ж ничего не говорю. Забудь, как страшный сон. Ну, я пошел. Давай мойся.

Герман вынес Санькины вещи вместе с курткой и кроссовками в мусороприемник, прошел в свою спальню и вернулся в ванную с парой толстых теплых носков и футболкой. Конечно, Санька в его вещах утонул.

– Ну ничего, как-нибудь, – утешил его Герман.

О, как приятно было переодеться в сухое и чистое! Футболка доставала Саньке до колен, в носках можно было плавать, штанов вообще не было, но все это ерунда.

– Дядя Герман, – спросил Санька, – а вы женитесь на маме?

– Если она за меня пойдет, – серьезно ответил Герман. – Зови меня просто Герман, без «дяди». И говори мне «ты». Идем.

Они пошли на кухню. Санька неуверенно ступал в громадных носках. Сперва ногу надо продвинуть до конца носка, а потом уж делать шаг. Пока делаешь шаг, носок все равно сваливается вперед. Увидев его затруднения, Герман с легкостью поднял Саньку на руки и перенес в кухню.

Катя вскипятила воду в чайнике и залила в баночку с пюре.

– Погоди, Саня, – сказала она, старательно перемешивая пюре, – тебе нельзя слишком горячее. Потерпи еще немного.

Ее материнское сердце обливалось кровью оттого, что пришлось готовить такой фастфуд, а еще больше – при виде избитого сына. Санька был весь в кровоподтеках, правая рука висела буровато-сизой клешней. Губы напоминали пельмени, один глаз заплыл; чтобы что-то увидеть, Саньке приходилось откидывать голову назад и смотреть из-под опущенного века. Ну прямо Циклопчик. Катя прогнала это постороннее воспоминание.

– Может, туда минералки капнуть холодненькой? – предложил Герман.

– Там жир. Сразу застынет. Давай я тебя покормлю, Санечка.

– Я сам.

Но у Саньки ничего не вышло. Он уже мог шевелить пальцами правой руки, а вот ложку удержать не сумел. Левой тоже не очень получалось.

– Ничего, – утешил его Герман, – я тебя научу владеть правой и левой рукой одинаково. Стрельбе по-македонски научу, хочешь?