сквозь землю провалился – я даже не успел заметить момент его исчезновения.

Зрители зашумели, вскочили с мест и ринулись к выходу. Первыми в их числе были репортеры: они явно спешили доставить в редакции своих газет последние новости. Прочие, уткнувшись в затор и ожидая освобождения прохода, оживленно переговаривались между собой:

– Да, это и вправду удивительно! Надо непременно изыскать билеты на следующее заседание!

– Открыто солгать в зале суда?! Это просто невозможно!

– Да-да! Князь даже побелел, когда его спросили о знакомстве…

– Нет, душенька, князь держался достойно! По нему сразу видно: все поклеп и клевета!..

– А вы дочь купца видали? Бледна как смерть! Это как же страшно-то – сидеть и слушать, что родителя, дескать, убили!.. За-ради наследства погубили…

– Ах, а мы на воды в следующем месяце собрались!.. Теперь что же, самое интересное пропустим? Вы хоть письмецо нам тогда черкните!

– Зачем же? Вы ведь к Петрушиным именинам вернетесь? Вот как у нас будете, мы вам все и расскажем…

Конев сел на скамью рядом со мной и, раскрыв папку, принялся аккуратно складывать в нее растрепавшиеся листы со своими записями.

– Видите, – сказал он мне, – наш ход сделан! И сделан хорошо. Я не был уверен, что князь заранее не подготовится к этому вопросу. Но он выбрал себе роль человека, который ничего не знает. Как по мне, легче было придумать красивую версию о том, что жалобы он видел и знал о готовящемся обжаловании. Тут было бы гораздо легче оправдаться, хоть и пришлось бы выслушать много больше неприятных вопросов. Что же, князь недооценил противника и попался на самом простом. Впрочем, я вам не советую обольщаться: он не особенно нас боится, потому что его положение служит ему лучше и крепче всякой брони…

Мне не хотелось говорить. Молча кивнув в ответ, я поднял голову и встретился взглядом с Аглаей. В ее глазах я теперь не прочел ни злобы, ни обиды. Мы смотрели друг на друга лишь пару мгновений, затем Надежда Кирилловна тронула дочь за руку, и та, опустив взор, поднялась со своей скамьи. Они вдвоем пересекли зал и примкнули к толпящимся в дверях зрителям, покидавшим первое судебное заседание о споре за наследство миллионщика Савельева.

Глава XVIII

На следующий день я проснулся поздно.

За окном падали крупные белые снежные хлопья, слышался скрип саней, свист кнутов возниц, женский смех, крики мальчишек-газетчиков и негромкий – то в одной, то в другой стороне – перезвон церковных колоколов, зовущих прихожан к обедне. Прислушиваясь к звукам давно пробудившегося большого города, я наверняка провалялся бы под одеялом с гудящей от волнений вчерашнего дня головой до самого вечера, если бы с кровати меня, наконец, не поднял голод.

Пока я неторопливо, рассеянно одевался, в дверь постучали.

На пороге стоял Корзунов в заметенном снегом пальто и с пачкой утренних газет за пазухой.

– Поздравляю тебя, дружище, – отряхнувшись, протянул он мне свою добычу. – С тебя обед: я сегодня изрядно потратился на прессу!

Впустив Корзунова, я сел за стол и принялся листать газеты, на первых страницах которых пестрели броские хлесткие заголовки, набранные крупными буквами: «Адъютант московского обер-полицмейстера солгал в суде», «Тайна завещания миллионщика Савельева», «Что скрывает князь Кобрин?» Статьи под всеми этими заголовками наперебой, на разные голоса, но с неизменным жаром сообщали читателям об одном-единственном событии: начале судебного разбирательства о подлинности завещания купца Савельева.

– Да, громко, – с удовлетворением проговорил я, шурша газетными страницами, – громко, шумно и пышно!

– Даже слишком, – отозвался Корзунов, усаживаясь в кресло напротив меня. – Насколько же в обществе этой зимой скучно, что репортеры так ретиво набрасываются на подобное, вполне обычное, в общем-то, дело?..

Он взял одну из просмотренных мною газет и принялся изучать ее:

– Жаль, что я не смог присутствовать на заседании. Впрочем, здесь все так подробно описано… Скажи, как держал себя князь?

– Пф-ф-ф! Был спокоен как удав.

– А что судья?

– Ерзал, будто бы сидел на иголках… Но погодите! Теперь вы все от меня не отвертитесь!

– Что ты теперь намерен делать?

– Судья распорядился предъявить показания свидетелей по делу. Поэтому отправлюсь-ка я на почту и напишу письмо одному моему знакомцу в Самару!..

– А я так хотел позвать тебя сегодня в одно симпатичное питейное заведение!.. Посидели бы, вспомнили бы родной город, гимназию, как ты любишь, а?

– Что-то я не помню за тобой склонности к теплым воспоминаниям о нашем детстве, – улыбнулся я, поднимаясь из-за стола, – как-то не в твоем это духе…

– Ну, что поделать, – развел руками Корзунов, – на меня тоже иногда обрушивается сентиментальность. Да и тебе полезно отвлечься!

– Не могу, Шура. Увы, не сегодня!

– Нет так нет, что уж тут!.. Давай я хотя бы провожу тебя до почтовой конторы…

Я оделся, и мы с Корзуновым вышли на улицу.

Там я уже издалека заметил знакомую долговязую фигуру студента Данилевского: закутанный в алый шарф, он с сияющим лицом нес в руках ворох газет, похожий на тот, с которым ко мне чуть ранее заявился Корзунов.

Молодой человек подскочил к нам и, выдохнув облако пара, вместо приветствий выпалил:

– Видали-ка, что пишут, а?

– Видали, – усмехнулся я, представив студента Корзунову. – У меня в номере осталась такая же стопка!

– Клянусь весами Юстиции, это просто удивительно! – Данилевский с восторгом перелистывал на ходу газетные страницы, то и дело стряхивая с них крупные снежинки. – Как они князя-то… Просто под орех разделали!

– Не торопитесь, Андрей Федорович, – возразил ему Корзунов. – До победы еще совсем не близко.

Данилевский свернул газеты и поднял голову:

– Вы, Александр Тихонович, конечно же, правы, но начало, по-моему, вполне недурное. Впрочем, я к вам, Марк Антонович, не просто так, а по делу: дядюшка поручил мне забрать у вас письмо для господина Воронина и вашей прислуги.

Я остановился:

– Зачем это?

– Мне велено незамедлительно отбыть в ваши края, – ответил Данилевский. – Только объясните, пожалуйста, как мне сыскать этого вашего свидетеля!

– Но все так срочно?

– Иначе никак нельзя.

– Я подумывал отправиться сам…

– Дядя говорит, что вы можете понадобиться в городе. Средства на билет у меня есть, а о разрешении на выезд уже похлопотали.

Нам пришлось снова вернуться в гостиницу. Там я дополнительно снабдил студента небольшой суммой денег, а затем написал письмо коллежскому регистратору Воронину с приглашением в Москву и с просьбой выступить в суде. Также я черкнул записку для Агафьи Спиридоновны с тем, чтобы экономка тоже собиралась в поездку, а пока приютила Андрея на денек-другой в моем доме, и тому не пришлось бы тратиться на постоялые дворы, где