— Неделя упорной работы. — Он ухмыляется и откидывает с лица свои длинные патлы. — Вот это была та маленькая птичка, которую я подцепил в «Абсолюте», — говорит он с прохладцей, показывая на одну из резинок. Они похожи на мертвых солдат на поле боя после кровавой резни. Я представил себе, как Охотник раскладывает их на крышке, и мне стало дурно.

Я молчу, потому что не знаю, что говорить. Замечаю на стене флаер Дэвида Холмса из «Склепа».

— Классный был вечерок, надо думать, — говорю я, кивая на флаер.

Охотник как будто меня и не слышит. Он тычет пальцем в другой гондон.

— А это была студенточка из богатеньких. Англичанка, — продолжает он. И на какую-то долю секунды мне представляется, будто все это действительно женщины, уменьшенные и расплавленные до полосок из розовой тонкой резины каким-то кошмарным лазерным лучом, который бьет у Охотника из члена. — А вот эту птичку, — показывает он на еще один, — я подцепил в «Виндзоре». Ебал ее по-всякому, во все дырки, — ухмыляется он и выдает стандартный набор в стандартной последовательности: рот, пизда, задница.

Нетрудно представить Охотника на какой-нибудь совершенно безголовой девчонке, как он ебет ее в задницу, как она стискивает зубы от боли, а в качестве безжалостного саундтрека к ее боли и унижению — предупреждения родителей и друзей, что не надо водиться с плохой компанией. Может, потом она даже пытается прижаться к этому мудаку, чтобы убедить самое себя, что это был ее выбор, что она сама захотела, что ее злобно не изнасиловали. А может быть, она просто съебалась отсюда как можно скорее.

Взгляд Охотника, как след от мочи в глубоком снегу, перемещается к следующему презервативу.

— Вот это была действительно грязная шлюха, я трахал ее долго-долго…

Все знали, что он пичкает девчонок наркотой. Они с Мики Форрестером кололи им героин, а потом ебли их по-всякому, пока те были под кайфом. Это они так развлекались: сажали девочек на иглу, а потом трахали их за дозу. Я смотрю на Охотника и думаю, как люди могут вот так безропотно подчиняться злу, сужая и ограничивая свои возможности за столь малое и сомнительное вознаграждение. А что получал сам Охотник? Еблю с почти бездыханным телом. Удовольствие ниже среднего, на мой скромный взгляд.

В общем, вот с кем я сейчас общаюсь: замотанный младший служащий и старый знакомый, торгующий наркотой. Нет, я только приехал, а уже не могу дождаться, когда уеду. Звоню родителям, они сейчас живут за городом, в Дунбаре, и говорю, что заеду к ним — повидаться. Когда я направляюсь к выходу, Охотник кричит мне вслед:

— Имей в виду, если ты вдруг передумаешь и захочешь купить…

— Ага, — киваю я.

Я выхожу и смотрю на Бульвар. Лейт одновременно и манит меня, и отталкивает. Все равно что стоять у обрыва — так и тянет подойти к самому краю, но в то же время ужасно страшно. Я думаю, а не выпить ли чаю с яичным рулетом в Канасте или, скажем, пинту «Гиннесса» в Центральном. Простые радости жизни. Но нет, я поворачиваю в другую сторону. В Эдинбурге тоже есть кафе и пабы.

Я звоню Психу, который так все и пытается выяснить, где я остановился, но я ни за что не доверюсь ему в этом плане, тем более что мне не хочется нервировать Гэва. Спрашиваю у него, как идут дела, и у него все отлично — он доволен и фильмом, и прогрессом в афере. Потом он сообщает мне печальную новость по поводу Терри Лоусона.

— А ты к нему сёдня не собираешься? — спрашиваю я. Он шипит мне в ухо сквозь треск помех:

— Я бы с удовольствием, но мы тут играем в пятерки у Джека Кейна. Биррел, кажется, собирался, — говорит он и дает мне номер Рэба Биррела. Рэб мне понравился, когда мы встречались с ним в Амстердаме. Я немного знал его брата, давным-давно — хороший парень и хороший боксер. Я звоню Рэбу, и он повторяет историю о том, что случилось с Терри. Рэб собирается зайти к нему в больницу, так что мы встречаемся в пабе «У Дока», и с ним приходят две сногсшибательные девицы, которых он мне представляет как Мел и Никки.

Я сразу же понимаю, кто это, и, очевидно, они тоже кое-что знают про меня.

— Так ты и есть знаменитый Рент, о котором мы так много слышали, — зазывно улыбается Никки, зубы как жемчужины, а взгляд буквально впивается в меня. У нее потрясающие глаза, очень красивые. Эта девчонка мне нравится. А когда она прикасается к моему запястью, меня как будто бьет током. Потом она хватает сигарету и говорит:

— Давай за компанию покурим.

— Я бросил. Уже несколько лет не курю, — отвечаю я.

— Во как. Стало быть, никаких вредных привычек, никаких слабостей и пороков, — поддразнивает она меня.

Я этак загадочно пожимаю плечами и говорю:

— Ну, я старый друг Саймона.

Никки убирает с лица свои длинные каштановые волосы, запрокидывает голову и смеется. У нее легкий носовой акцент провинциального юга Англии, речь очень правильная, без манерного шика. Видно, что девочка из хорошей, интеллигентной семьи. Внешне она поразительно привлекательная, а вот голос у нее самый обыкновенный, я бы даже сказал, невыразительный. И это даже немного обидно.

— Ну да, Саймон. Тот еще персонаж. А ты тоже будешь сниматься в фильме?

— Хочу вот попробовать, — улыбаюсь я.

— Марк займется финансами и распространением. У него куча связей в Амстердаме, — объясняет Рэб.

— Храашо, — говорит Мелани с изумительным акцентом девчонки из рабочего квартала Эдинбурга. Вот это я понимаю — колоритный выговор, таким только краску со стен сдирать.

Я покупаю всем еще выпить. На самом деле я жутко завидую Психу, Терри, Рэбу и всем остальным, кто снимался в постельных сценах с этими двумя девочками, и я решаю как можно скорее проникнуть в этот закрытый клуб. Я абсолютно уверен, что Псих живет с кем-то из них или даже с обеими.

Но нам пора к Терри в больницу.

Терри, кажется, рад меня видеть.

— Все путем, Марк? — говорит он. — Как там Дам поживает?

— Неплохо, Терри. Неплохо. А вот ты-то как?

Терри мне нравится, он хороший мужик. Еще один человек из прошлого, и он всегда был классным парнем.

— Да я тоже неплохо… однако тут есть свои трудности. Его сейчас нельзя напрягать, это довольно тяжко — со всеми здешними хорошенькими сестричками.

— Ладно, думай о будущем, Терри, — подбадриваю его я, кивая на девочек, которые увлеклись разговором и ничего вокруг не замечают. — Он тебе еще пригодится.

— Ты охуительно прав, дружище, в этом вся прелесть жизни. Будущее без секса… — Он трясет головой в неподдельном страхе, одна мысль об этом пугает.

Я вижу, что Мел и Никки ухмыляются, о чем-то секретничая. Точно задумали какую-то каверзу. Потом они внезапно задергивают занавески вокруг кровати Терри. К моему изумлению, Никки обнажает грудь, Мел делает то же самое, и они начинают медленно, по-настоящему целоваться, лаская груди друг друга. Я в полном улете; пытаюсь сравнить это с тем Эдинбургом, откуда я уезжал.