Внезапно одна мысль пришла в голову, бросила взгляд на большущее панорамное окно. Интересно, как оно открывается? Шувалов перехватил мой истерично мечущийся взгляд.

– Без глупостей, Танечка, шестой этаж.

Ну да, конечно, выпрыгнуть не получится, я всего лишь колючая Розочка, а не птица феникс. Но Шувалову не удастся меня тут удерживать, мобильные телефоны еще никто не отменял, позвоню немедленно маме, а лучше папе, а потом еще вызову полицию. Надеюсь, Шувалов не будет применять физическую силу, чтобы отобрать телефон. Расстегнула сумку. Где же этот дурацкий мобильный?! Я не могла оставить его дома, всегда славилась своей педантичностью. Вот, нашла… Немного растерялась, не зная, куда сначала звонить.

– И это не пройдет, Таня, тут блокируются радиоволны. До утра мы с тобой отрезаны от остального мира.

В голосе Шувалова не было бахвальства или злорадства, только равнодушная констатация факта, но феминистке и этого хватило, она тут же снова взвилась до небес от злости. Ее всегда бесило, если кто-то умудрялся выставить меня дурочкой. Со всей силы бросила бесполезный теперь телефон в строгое, серьезное мужское лицо. Не попала, увернулся, Шувалов проворный, как хищник. Телефон с грохотом упал на паркет кабинета и, наверное, разбился. Плевать!!

– Я не останусь здесь с тобой! Не останусь!!

Несмотря на шуваловские предупреждения всё-таки подбежала к окну. Вдруг, пока еще не совсем стемнело, кто-то увидит мечущуюся в окнах девушку, поймет, что я заперта, догадается вызвать полицию или спасателей. Как открывается это чертово огроменное панорамное окно?! От злости даже позабылся страх высоты. Когда я схватилась за вожделенную ручку, сзади мои плечи обхватили лапищи Шувалова и оттащили назад в глубину кабинета. Не могу выдерживать его прикосновений, это словно дотрагиваться до оголенных проводов.

– Пусти-и-и,– снова шипела я, – что ты себе позволяешь?!

– Танюша, пожалуйста, успокойся… К чему этот цирк?!

Цирк?! Это совсем не цирк, а здоровый инстинкт самосохранения, рядом с этим мужчиной я не могу вести себя адекватно и спокойно. Феминистке подбросили дровишек в топку ее бешенства… Ударила его, причем не по-девичьи, когда непонятно, бьют или гладят, ударила наотмашь со всей силы, разбивая в кровь лживые чувственные мужские губы. Попыталась вырваться, но Шувалов снова меня схватил, заломив за спину руки. Сейчас в его действиях тоже было бешенство и совсем никакой нежности.

– Хватит!! – заорал Алекс. – Еще раз ударишь, и я отвечу.

В серых, как сталь, глазах до краев плескалась злость, много-много злости, а еще больше возбуждения. Бог ты мой, сколько же в них возбуждения. Его животное желание обволокло меня ядовитой паутиной, через которую пропустили ток. Оно проникло в меня, так что опять стало трудно дышать, а склянка в животе выплеснула прямо в трусики новую порцию разгоряченного масла. Развратница млела под таким взглядом, готовая тут же раздвинуть ноги, но феминистка не сдавалась:

– П-пусти!! – отчаянно пыталась вырваться я. – Убери от меня свои поганые руки!

– Боишься, что тебе понравятся мои прикосновения?

В самую точку, черт возьми, в самую точку.

Мужские руки держали крепко, а серые, потемневшие до цвета мокрого асфальта глаза устремились на мои губы. Мы задышали тяжело, надсадно, словно боксеры на ринге. Мужские губы приблизились, накрыли мой пытающийся вдохнуть хоть капельку кислорода рот. Ток прошиб тело. Шувалов целовал меня крепко, горячо, с какой-то звериной одержимостью. Если бы я могла не раздвигать губы, не впускать внутрь мужской требовательный язык, не ощущать привкус крови из его разбитого рта, не отвечать на этот голодный поцелуй. Не могу… И совсем не потому, что я уже почти год без мужика. Все дело в том, что целует меня он – мой неправильный принц, мужчина, с которым я впервые познала, что такое настоящая любовь. Развратница победила феминистку, она жаждала возбуждения, изнывала от желания почувствовать отчаянную запретную страсть, которую лишь он в состоянии дать, ведь только его прикосновения вызывают искры по моему телу. На какой-то бесконечный миг я перестала существовать, меня нет, его нет, есть мы – два человека, охваченные пламенем, болезненным и сладким. Деловая обстановка офиса тоже исчезла, превратилась в жаркий огонь между нами, пошла вертеться волчком в глазах. Только Алекс умеет поцелуями раскручивать мир.

– Родная, любимая девочка, – прошептал Шувалов мне в губы, запуская свои пальцы в мои волосы. – Роза колючая, если бы ты знала, как я соскучился.

Соскучился, соскучился, соскучился… Я тоже смертельно соскучилась по мужчине, ненавидеть которого у меня есть тысяча причин и нет ни одного даже малюсенького повода, чтобы любить. Он спал с нами обеими, раздавил сестру своей жестокостью, выкинул меня из города на повышение и сейчас запер с собой, чтобы покуражиться. Эти мысли привели в чувство, прошлись нашатырем по нервным клеткам. Что я творю?! Как?! Как я могу млеть от поцелуев того, кто так ужасно поступил с Юлей, со мной, всеми нами?!

– Не-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-ет!!! – закричала громко, протяжно, так что заложило уши даже мне самой.

В красивых серых глазах появились растерянность и боль, но Шувалов ничего не сделал, чтобы прекратить этот оглушительный вопль, не стал зажимать мне рот или давать затрещину, дабы привести в чувство. Он лишь терпеливо, с некоторой обреченностью, держал меня за плечи и ждал, когда я успокоюсь.

– Не прикасайся ко мне! Я говорила тысячу раз, не смей меня касаться!!

Выставила вперед руки, создав тем самым хоть какую-то преграду между нашими телами, а кожа искрила, горела, желая более близкого и долгого контакта. Серые глаза впивались злыми стальными иглами мне в лицо, на припухших от моего удара и наших поцелуев губах отцветала горькая ухмылка.

– Твое тело, в отличие от тебя, более податливое, оно хочет и помнит все прекрасное, что было между нами. Твое тело – мое, Таня!

Да как он смел понять эту правду? Правду, которую я закопала глубоко внутри себя, о ней ведь только девочки мои знали, ну еще немного Людочка.

Правду, в которой я даже самой себе порой боялась признаться, надеялась, наивная, что, научившись тихо-мудро жить, я постепенно избавлюсь от этой принадлежности. Клейма на теле, которое Шувалов вывел своими поцелуями и касаниями. Как он смел озвучить эту правду? Феминистке снова бросили красную тряпку.

– Я тебя ненавижу, слышишь, ненавижу, и всегда буду ненавидеть! Как ты мог встречаться со мной, делая мне предложение, одновременно спать и развращать мою сестру?! Эту невинную девочку, она ведь на целых двенадцать лет тебя моложе!

Шувалов зло расхохотался