В Центральной Азии основной торговой монетой был серебряный дирхем, выпускаемый в различных формах монетными дворами по всему халифату, на базарах использовались монеты того же размера, но с меньшим содержанием драгоценного металла либо небольшие бронзовые монеты. В международной торговле превалировал мастерски разработанный, содержащий 97 % чистого золота саманидский динар, бывший в то время наиболее распространенной стандартной мерой стоимости после древнеримского денария[640]. Не меньшей популярностью пользовались и серебряные монеты Саманидов. Свидетельство этому – опыт викингов: как и представители современного преступного мира, они переводили награбленное по всей Европе и Ближнему Востоку в эту ценную денежную единицу. Они прятали деньги в огромных тайниках на территории Восточной Европы, Балтийских стран и даже на острове Готланд в Швеции. Клад, обнаруженный возле стокгольмского аэропорта Арланда, доказывает, что саманидские серебряные дирхемы получили широкое международное признание к IX веку[641]. В период раннего Средневековья более трети денежных средств, находящихся в обращении по всему Балтийскому региону, были из Багдада или из саманидских земель, с монетных дворов Ташкента, Бухары, Самарканда и Балха[642]. Кроме того, саманидские дирхемы использовались на рынках Средиземноморья и Северной Африки, в Китае, Индии и даже на Шри-Ланке[643].

Эта политика способствовала процветанию торговли в Самарканде и Бухаре. Столица была вторым городом по объему торговли, в ней располагалось не менее тысячи лавок[644]. Само собой разумеется, что вся система зависела от высокого уровня стабильности и безопасности. В области внутренней политики это означало, что Саманиды должны были заключать сделки с несколькими местными княжествами, которые они подчинили себе, но не могли непосредственно контролировать. Таким образом, им удалось сохранить Систан и восточную территорию современного Афганистана в своей власти. В области внешней политики это означало, что режим должен поддерживать многочисленное и боеспособное войско, в первую очередь, чтобы удерживать на расстоянии тюркские племена, угрожавшие с востока и севера. Это обеспечивало безопасность Саманидов до середины Х века и привело к большому количеству обращенных в новую веру и прибытию в государство множества захваченных рабов. При этом на оборону тратилась половина государственных расходов[645]. Неудивительно, что к концу правления (943 год) покровителя и друга Рудаки – Насра II – экономическая основа саманидского правления значительно ослабла.

Не менее серьезными и сложными были проблемы рождаемости и культуры. Невозможным оказалось поддержание необходимого масштаба военной мощи, которая зависела от различных групп, говоривших на иранских языках: согдийцев, хорезмийцев, хорасанцев, памирцев, бактрийцев и тохаров. Кроме того, ираноязычное население было занято в производстве, торговле и в городской культуре, оно уже утратило те боевые навыки, которые требовались в сложившейся ситуации. Поэтому, как и Аббасиды в Багдаде, Саманиды доверили обращенным в ислам тюркам защищать их. Постепенно тюркские воины младших чинов, достойно проявлявшие себя, поднялись по карьерной лестнице и уже ко времени правления Насра II пребывали в числе военачальников. Они были близки к тому, чтобы «давать советы правителям» и начать играть главную роль в государственных делах.

Тот факт, что эти военачальники, быстро продвигавшиеся по карьерной лестнице, разделяли язык и культуру с простыми воинами, обеспечивал тюркам политические рычаги влияния на государство. Тюрки, поднявшиеся до высших должностей при Саманидах, были преданны не только этой династии, но и мусульманской вере. Однако их видение ислама оставалось консервативным: они считали отступниками всех, кто был связан с шиизмом, не говоря уже о вольнодумцах и атеистах. В целом нельзя отрицать возрастающую роль тюрков как «серых кардиналов». Тот процесс, который привел к их подъему в Саманидском государстве, в итоге позволил им создать на основе названного свое государство с центром в Газни (современный Афганистан).

Описывая богатую культурную историю Саманидской империи, нельзя упустить и такое широко распространенное явление, как рабство и работорговля. Рабство было распространено по всему региону давно, став неотъемлемой частью экономической и военной жизни арабского халифата. Саманиды также зависели от него, и роль рабства в их государстве со временем не стала меньше. Одна «экспедиция по сбору рабов» в тюркских степях в 893 году доставила от 10 000 до 15 000 пленников, включая жену тюркского вождя[646].

Кандалы, найденные в саманидских шахтах, подтверждают, что многие (или даже все) рудокопы были рабами, скорее всего, тюрками и славянами[647]. Все представители знати имели рабов, и даже Ибн Сина путешествовал с двумя слугами[648]. Саманидское государство получало огромную прибыль от продажи невольников, захваченных на восточной и северной границах. Основными покупателями были арабы на западе и сам халифат.

Несмотря на это, Саманидское государство находилось тогда на определенном этапе эволюции мусульманского общества – от узкой арабской основы к более широкой ориентации[649]. Это произошло благодаря процессу, несвойственному постколониальному государству: Саманиды развивали местный персидский язык, но в то же время сохранили арабский (язык их бывших захватчиков) и те аспекты арабской культуры, которые они (бухарцы) посчитали положительными.