Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юношу звали Эрих Мария Ремарк. В школьные годы его родители многократно переезжали, что мешало мальчику спокойно учиться и заводить себе друзей. Его не понимал родной отец, устраивавший скандалы за то, что сын мечтает стать поэтом, а не учителем. Над ним смеялись одноклассники и называли «пачкуном», выхватывая исписанные листки и бросая их в урну. Война не даст Эриху закончить семинарию; в ноябре 1916 года его призовут в резерв, а летом 1917-го переведут в действующую армию на Западный фронт, где спустя месяц осколки гранаты ранят несчастного в шею, ногу и руку. В госпитале Эрих узнает о смерти матери и окончательно потеряет веру в будущее. После войны он сменит немало профессий (какое-то время даже будет продавцом надгробных памятников), прежде чем напишет первый роман «Приют грез», а затем роман «Гэм», но первый и второй «выстрел» в большую литературу не долетят до цели, угодив не в сердца читателей, а в утробу прожорливых критиков.
«Господин Стефан Цвейг, пишу Вам с решимостью человека, для которого “быть или не быть” стало главным вопросом, а также по праву любого что-либо созидающего человека. Мне 23 года, у родителей я был “мальчиком для битья”, бродил по стране, пас овец, работал на фабрике, служил в армии, самоучкой набирался знаний, учительствовал, писал. В настоящий момент в моей судьбе все так переплелось и запуталось, идет такая ужасная творческая борьба (ибо творчество для меня не литературная забава и не академическое занятие, но кровное дело, вопрос жизни и смерти), что я остро нуждаюсь в добрых советчиках. Гордыня мешает мне излить душу, но бывают часы и минуты, когда требуется дружеское участие, когда пройти какой-то отрезок пути в одиночку невозможно. Сегодня мне нужен человек, которому бы я внимал, безусловно, доверял, верил и за кем бы следовал. Кроме Вас, я не вижу другого такого человека! Вы исключительно тонко чувствуете людей, проникаетесь их мыслями и заботами.
Итак, вот моя просьба: Вы должны сказать мне, по правильному ли пути я иду. Хотел бы послать Вам несколько осколков, отлетевших от камня при мучительной работе резцом, и услышать Ваш приговор… Для меня это вопрос жизни и смерти. Или я сломаюсь, или прорвусь. Жизнь и творчество слились во мне с такой чудовищной силой, что разъединить их пока не удалось. Страдаю же от этого сплава неимоверно. Словно затравленный зверь, несся я бог весть куда под градом вопросов, ощущая свою особую миссию и страшно мучаясь от этого, и вот теперь стою над бездной: это действительно миссия или нечто такое, что судорожно пожирает самое себя в мареве галлюцинаций? Если так, то лучше – в бездну, в мягкое, как лебяжий пух, Ничто. Пишу Вам, господин Цвейг, и прошу как человек человека: сообщите мне, могу ли я послать на суд Вам несколько стихотворений, несколько осколков моей неистовой работы над “великим” произведением. Впрочем, осмелюсь приложить их уже к этому письму».
Доброжелательный Цвейг не мог оставить без ответа письмо молодого поэта, пребывающего в творческом кризисе, и прежде всего посоветовал ему немедленно устроиться журналистом в любую, самую крохотную редакцию своего города. По его мнению, только это даст возможность досыта есть («голодное существование на уровне выживания мало способствует творчеству»), поможет уверить отца в том, что сын занимается стоящим и серьезным делом, за которое платят. После чего посоветовал сосредоточить все силы и мысли на новом романе, рассказать в нем правду о жизни и смерти и ничего не выдумывать, опираясь только на личный опыт и впечатления: «Работай. Не отчаивайся, не опускай руки. Будь готов к поражениям. Литература – это лишь десять процентов таланта и девяносто процентов усидчивости».
С уверенностью можно сказать, что с этого письма-поддержки началось восхождение Ремарка как писателя. Доказательство тому – еще одно письмо, отправленное им в июне 1929 года в Зальцбург вместе с экземпляром романа «На Западном фронте без перемен»: «Когда я уже почти не верил, что человек может быть добр к другому человеку, Вы написали мне очень теплое письмо. Я хранил его все годы среди тех немногих вещей, расстаться с которыми был просто не в силах. Оно служило мне утешением в дни продолжительных депрессий».
Документальный роман «На Западном фронте без перемен», обессмертивший имя своего автора, сначала выходил по главам, а поскольку рецензии были исключительно хвалебными (на этот раз написанное попало прямо в сердца читателей), то уже в январе 1929 года роман напечатали невиданным тиражом 600 тысяч экземпляров.
Вскоре после получения от Ремарка подписанной книги Цвейг 26 июня 1929 года напишет Ромену Роллану: «В Германии националисты в отчаянии. Роман Ремарка “На Западном фронте без перемен” их опрокинул: 600 000 экземпляров разошлось за 12 недель, и дело идет к миллиону. Эта искренняя и правдивая книга сделала больше, чем вся пацифистская пропаганда за десять лет, причем единственно – возьму на себя смелость сказать – силой той чистоты, с которой описана окопная жизнь молодого человека. Когда автору, о котором даже не известно, художник ли он, удается встряхнуть целый народ – это событие. Кстати (в качестве трогательной детали): недавно получил 600 000-й экземпляр с письмом Ремарка; пишет, что не отважился послать мне книгу после ее выхода, так как не считал, что она достаточно хороша, но теперь все же хочет заплатить долг, так как восемь лет назад в миг отчаяния он обратился ко мне и послал мне стихотворение. И якобы я морально спас его, поскольку ответил и помог. При этом я совершенно забыл того юного незнакомца, который теперь так прославился. Рассказываю Вам это, ибо мне известно, сколько времени Вам (и мне, Вашему скромному ученику) приходится терять на писание писем; это награда для нашего брата – знать, что “зерно, пав в землю”, не всегда умирает».
Ремарк, как мы уже поняли, был не единственным молодым человеком, кто в период своего становления на профессиональный путь обратился к Цвейгу за словами поддержки. В том же 1921 году на Капуцинерберг пришло письмо из Берлина от шестнадцатилетнего еврейского юноши по имени Ганс Розенкранц (Hans Rosenkranz, 1905–1956), попросившего оказать ему, начинающему редактору, помощь, дать пару дельных советов и подсказать основные методы в работе, каким именитый писатель следовал в начале пути. Обмен письмами «учителя» с «учеником» растянется на 12 лет и неожиданно оборвется в начале 1933 года незадолго до захвата власти национал-социалистами. Всего за этот период Цвейг отправит юному собеседнику 26 писем и шесть открыток. Дважды они встретятся в Берлине лично, и Цвейг