Среди приглашенных гостей приехал публицист и журналист Ганс Прагер, будущий специалист по Достоевскому, женатый на Катарине Марии Браун, родной сестре Феликса Брауна. Через пять лет Стефан не откажет Прагеру в просьбе написать вступительную статью для его исследования «Мировоззрение Достоевского». Присутствовал и обаятельный интеллектуал, молодой венский библиотекарь Эжен Антуан (Eugen Antoine), которому ветреная поэтесса Альма Иоганна Кениг (Alma Johanna Koenig, 1887–1942) посвятит свои «Сонеты любовника», но уже в 1921 году выйдет замуж по расчету за австрийского консула Бернхарда Эренфельса. Не могли пропустить свадьбу самый близкий друг Стефана Виктор Флейшер и единственный брат главного виновника «гомосексуального торжества» Альфред, представлявший родственников со стороны семьи Цвейг.

В 11.00 в палату венской ратуши без цветов, обручальных колец, свадебного торта и фотографа ввалились шесть нарядных молодых мужчин (на секунду представим эту картину) и, едва сдерживаясь от услышанных пожеланий регистратора «пусть пара будет благословлена счастливой семейной жизнью и родит много детей», хором ответили «да» за Фридерику. В 11.45 под стук каблуков жениха и «невесты» молодые люди, хихикая и переглядываясь, покинут казенное здание и вечером соберутся на квартире у Феликса Брауна.

Домой в Зальцбург, к своей уже законной жене, Стефан вернется не сразу, внезапное ухудшение погоды и снегопад остановят поезда почти на неделю. Вынужденно оставаясь в Вене, он получит от Фридерики ироничную весточку: «Как прошла ваша брачная ночь?» Сам при этом напишет Карлу Зелигу{316} в Цюрих, с которым летом 1918 года сблизится в Рюшликоне и даже вместе отправится в поход в Венгернальп к леднику Эйгер. Он сообщит, что «уже в течение четырех дней автор романа “Птичка” известна всем как Фридерика Мария Цвейг. Наконец-то мы женаты!».

В апреле того же 1920 года Карл Зелиг по приглашению Цвейга приедет из Цюриха в Вену для заключения контракта. В письме Стефан слезно попросит коллегу привезти «валюту, сигары и шоколад», за что в голодной Австрии, он обещает, «люди будут обнимать вас и всюду благодарить». Итогом их встречи станет подписанный контракт на подготовку очередного сборника художественных очерков и новых стихотворений Цвейга «Поездки. Пейзажи и города». Гонорар Зелига за его услуги редактора составит две тысячи крон при условии, что тираж в тысячу экземпляров будет полностью распродан.

Отпечатанный в «E.P.Tal-Verlag» тираж, разумеется, не залежался. Ведь даже обнищавшие австрийцы и немцы, многие из которых были вынуждены в инфляцию «снимать с пальца обручальное кольцо, а с живота кожаный ремень, чтобы этот живот набить», все равно продолжали приобретать книги. Правда, далеко не всегда и не все, но сборник о «пейзажах», видимо, вызывал в читателях чувство ностальгии по собственным романтичным, безопасным поездкам в мирное время. Восхитительные описания вечернего Алжира, зимнего Мерано и ночного Комо, альпийского сияния Цюрихского озера, весны в Севилье и Провансе давали венцам свежий ветер надежд на то, что прежний мир еще не утрачен. Что и теперь, после войны, он будет все так же прекрасен, волнителен и неповторим, как и много лет назад.

* * *

В мае 1920 года в «Insel-Verlag» выйдет первый том будущей трилогии «Строители мира», посвященной трем энциклопедическим гениям – Бальзаку, Диккенсу и Достоевскому, противопоставившим земному миру собственный со своими «типами, законами тяготения, звездным небом». Автор намеренно посвятит сборник трем выдающимся романистам, эпическим изобразителям Франции, Англии и России. Представителям тех держав, с кем его родина и Германия только что воевали. При этом будто бы изначально задумывалась не трилогия, а тетралогия, и автор, как бы оправдываясь, в конце предисловия уточнит: «Охотно присоединил бы я к великим образам француза, англичанина и русского портрет соответствующего немецкого писателя-романиста, эпического изобразителя мира в том высоком смысле, какой я вкладываю в слово “романист”. Но ни в современности, ни в прошлом я не нахожу никого, кто достиг бы этой высшей ступени. И может быть, смысл этой книги в том, чтобы потребовать явления его в будущем и его, еще далекого, приветствовать»{317}.

Общеизвестен факт, что Цвейг считал Федора Михайловича Достоевского своим главным учителем и примером в литературе. «Велика его близость к Достоевскому», – писал Константин Федин в очерке «Драма Стефана Цвейга». Австрийский писатель разделял этические взгляды русского гения, одним из первых в Европе глубоко прочувствовал новаторство его романов, испытал сильнейшее воздействие его художественной манеры, новизну его реализма. Под влиянием Достоевского – «беспредельность, равняющая его с Гёте» – Цвейг писал многие исповедальные и страстные монологи героев своих новелл.

Герои Достоевского, готовые ради своих идей совершить убийство или самоубийство (Алексей Кириллов в «Бесах», Родион Раскольников в «Преступлении и наказании»), приведут Цвейга к созданию женского образа (герои его новелл, как правило, женщины) новеллы «Письмо незнакомки». Любовная страсть Свидригайлова и Дмитрия Карамазова одарит замыслом сюжет новеллы «Страх», в которой будет описан цепенеющий душу страх пресыщенной и спокойной жизнью замужней дамы, вступившей в любовную страсть «из-за недостаточно решительного сопротивления».

Разумеется, во многих произведениях Цвейга помимо влияния Достоевского заметно отражается «аналитическое толкование» научных теорий и открытий Зигмунда Фрейда. Это и весь сборник «Первые переживания», о котором мы говорили, и новелла «Закат одного сердца» с описанием ревнивых чувств пожилого отца к сексуальности взрослой дочери, которая перестает быть его эротическим объектом и собственностью. В «Фантастической ночи» автор продемонстрирует вырвавшиеся на свободу подавленные инстинкты отчаявшегося беспечной и пресыщенной жизнью офицера запаса. Сюжет новеллы «Амок» отражает признаки садизма, стремления к смерти, двузначность (амбивалентность) чувств обезумевшего от одиночества врача после визита к нему гордой беременной англичанки, которой он, не получив «желаемого», откажет в прерывании беременности, но очень скоро пожалеет о своем проклятом решении.

Профессор Ромэн Гафанович Назиров в докладе «О влиянии фрейдизма на современную литературу» справедливо писал, что вопрос «о взаимовлиянии сознательного и бессознательного, о борьбе человеческой личности против подавляющих ее оков лицемерной буржуазной морали возник перед Цвейгом из-за конфронтации личного социального опыта и учения Фрейда. При этом Цвейг решал этот вопрос отнюдь не по Фрейду, а скорее по Достоевскому: бессознательное в его героях зачастую социально детерминировано. Иными словами, Цвейгу удалось в ряде случаев преодолеть идеалистическую схему фрейдизма». С мнением профессора Назирова трудно не согласиться, ведь в той же новелле «Амок» усматриваются параллели с романом «Преступление и наказание». Тропическая болезнь, поразившая оскорбленного врача после отказа женщины беспрекословно ему подчиниться, приводит к смерти обоих, связанных одной тайной. Психическая болезнь вспыльчивого, нетерпеливого Родиона Раскольникова приводит по-своему к не менее жуткому финалу…

Интересно, что сам Фрейд ставил произведения Цвейга даже выше романов Достоевского и прямо ему об этом говорил в письме от 4 сентября 1926 года: «Когда я сравниваю ваши новеллы с сочинениями того, в ком мы признали глубочайшую взволнованность вследствие оттесненного бессознательного, то отмечаю отличие в вашу пользу. Д. (Достоевский. – Ф. К.) является сильно извращенным невротиком,