Сотрудники не подготовили Трампа к этому вопросу, но, похоже, он обрадовался, что может отвлечься от дискуссии об опиоидах, а также почувствовал неожиданное удовольствие от возможности обсудить наболевшую проблему. И вот, используя выражения, которые он нередко повторял в частной обстановке (а он вообще любил повторять одно и то же), президент рванул с места в карьер и оказался на грани международного кризиса.

– Не надо бы Северной Корее грозить Соединенным Штатам. Мы ответим на угрозы таким огнем и такой яростью, каких мир еще не видывал. Нам угрожают больше обычного, и, как я уже сказал, мы ответим на это огнем, и яростью, и такой мощью, каких мир еще не видывал. Спасибо за внимание.

* * *

Северная Корея, ситуацию вокруг которой президенту постоянно советовали не раздувать, так и оставалась для него главной темой до конца недели, причем большинство сотрудников были озабочены не столько самой темой, сколько необходимостью как-то реагировать на президента, опять грозившего всех “взорвать”.

На этом фоне мало кто заметил, что сторонник Трампа, американский неонацист Ричард Спенсер объявил, что организует в Университете Вирджинии в Шарлотсвилле протест против сноса памятника генералу Роберту Ли. Предстоящий марш, назначенный на субботу 12 августа, предполагалось провести под лозунгом “Правые, объединяйтесь!”, что должно было свидетельствовать о прямой связи политики Трампа с белым национализмом.

Одиннадцатого августа, пока президент все еще тряс кулаком перед Северной Кореей – а также почему-то и буквально перед всеми своими сотрудниками, угрожая им, что вторгнется в Венесуэлу, – Спенсер призвал всех вечером выйти на марш протеста.

В восемь часов сорок пять минут – пока президент отправлялся на ночлег в Бедминстере, – примерно двести пятьдесят молодых людей, одетых в брюки цвета хаки и рубашки поло (кстати, очень трамповский стиль одежды), начали организованный марш по кампусу Университета Вирджинии с керосиновыми факелами в руках. Организаторы марша координировали действия участников c помощью микрофонов. После отмашки марширующие начали выкрикивать официальные лозунги движения белых националистов: “Кровь и почва!”, “Вы не замените нас!”, “Евреи не заменят нас!” Вскоре в самом центре кампуса, возле статуи основателя университета Томаса Джефферсона, группу Спенсера встретили их противники. Поскольку полиции там почти не было, последовали первые драки и ранения этого уикенда.

На следующее утро, в восемь часов, парк возле статуи Ли превратился в поле боя, куда подтягивались группы белых националистов с битами, щитами, баллончиками с газом, пистолетами и автоматами (в Вирджинии разрешено открытое ношение оружия); это движение, видимо, возродилось, к ужасу либерального лагеря, в результате кампании и выборов Трампа, как это и хотел преподнести Ричард Спенсер. В противостояние с демонстрантами вступили ожесточенные, воинственно настроенные левые, призывавшие народ выйти на баррикады. Трудно было вообразить более точную картину конца света, несмотря на ограниченное количество протестующих. В течение утра произошел ряд атак и контратак – сражение при помощи бутылок и камней – при почти полном невмешательстве стоявшей рядом полиции.

В Бедминстере по-прежнему мало что знали о событиях, разворачивающихся в Шарлотсвилле. И вот примерно в час дня Джеймс Алекс Филдс-младший, начинающий неонацист двадцати лет, на автомобиле “додж чарджер” врезался в толпу левых протестующих, убив тридцатидвухлетнюю Хизер Хейер и ранив еще два десятка человек.

В твите, поспешно состряпанном сотрудниками администрации, президент объявил: “Мы ВСЕ должны объединиться и осудить все, что вызывает ненависть. В Америке нет места такому насилию. Давайте объединимся в едином порыве!”

В остальном для президента все шло своим чередом, а Шарлотсвилл оказался всего лишь отвлекающим моментом; и вправду, главной задачей сотрудников администрации было отвлечь внимание Трампа от Северной Кореи. В тот день главным событием в Бедминстере стало торжественное подписание указа, увеличивающего финансирование программы, которая позволяла ветеранам получать медицинскую помощь в разных больницах, а не только в тех, что находились в ведении министерства по делам ветеранов США.

Во время подписания Трамп улучил момент, чтобы осудить “ненависть, нетерпимость и насилие, проявленные многими сторонами” в Шарлотсвилле. Президента почти сразу же подвергли критике за то, что он, похоже, проигнорировал различия между сторонами – открытыми расистами и их противниками. Но, как уже давно смекнул Ричард Спенсер, отношение Трампа к ситуации было неоднозначным. Казалось бы, чего проще – осудить белых националистов, да еще и самозваных неонацистов, – но президент инстинктивно от этого удержался.

Только на следующее утро Белый дом, наконец, сделал попытку уточнить позицию Трампа с помощью официального заявления: “В своем вчерашнем заявлении президент самым решительным образом сказал, что осуждает любые формы насилия, нетерпимости и ненависти. Вне всяких сомнений осуждение распространяется на белых супремасистов, неонацистов из «Ку-клукс-клана» и все прочие экстремистские группировки. Президент призвал всех американцев объединиться”.

Но на самом деле он вовсе не осудил белых супремасистов, “Ку-клукс-клан” и неонацистов – и продолжал в этом упорствовать.

Трамп позвонил Бэннону в надежде, что тот поможет с аргументацией: “Куда это нас приведет? Они что, собираются снести монумент Вашингтона, гору Рашмор, Маунт-Вернон?” Бэннон, так и не получивший приглашения в Бедминстер, настаивал на такой позиции: президент должен осудить насилие и отморозков, но также заступиться за историю (пусть Трамп в ней и слабо разбирается). Если президент сделает акцент на буквальном значении памятников, это собьет с толку левых и успокоит правых.

Однако Джаред и Иванка при поддержке Келли настаивали на том, что президент должен вести себя в соответствии с должностью. Согласно их плану, Трамп должен вернуться в Белый дом и высказаться по поводу Шарлотсвилла, подвергнув серьезному порицанию группы ненависти и всех, кто призывает к расизму; словом, они подталкивали президента именно к той недвусмысленной позиции, которую, на что стратегически рассчитывал Спенсер, Трамп не готов был занять по собственной воле.

Бэннон, тоже чувствуя эти настроения у Трампа, стал воздействовать на Келли, уверяя генерала, что подход Джарванки выйдет боком: “Станет ясно, что президент не разделяет эту позицию всем сердцем”, – говорил Бэннон.

Президент прибыл в ремонтируемый Белый дом в понедельник утром, чуть раньше одиннадцати часов, где был встречен шквалом вопросов о Шарлотсвилле: “Вы осуждаете действия неонацистов? Вы осуждаете действия белых супремасистов?” Спустя полтора часа он уже стоял в зале для дипломатических приемов и, уставившись на экран телесуфлера, делал шестиминутное заявление.

Прежде чем перейти к сути вопроса: “Сегодня наша экономика сильна. Стоимость акций на фондовом рынке достигает рекордных цифр, безработица упала до минимального уровня за шестнадцать лет, а бизнес настроен более оптимистично, чем когда-либо. Фирмы возвращаются в США и привозят с собой новые рабочие места. Мы уже создали миллион рабочих мест после того, как я стал президентом”.