на протяжении веков славился у индусов как святое место для созерцания, и около сотни гостей ашрама пребывали в покое и безмятежности.

Естественно, присутствие Beatles, за которыми вскоре последуют Донован, Майк Лав из The Beach Boys, а также голливудская актриса Миа Фэрроу вместе со своей сестрой Пруденс, — куда бы ни отправлялись Beatles, другие следовали за ними, — вызвало некоторое волнение в округе. Но журналистов и фотографов в ашрам не пускали, и тот, как обещал Махариши, был идеальным местом для отдыха и размышлений. Ни телефонов, ни газет — внешние раздражители исключались.

Но это не касалось внутреннего напряжения, и порой ашрам становился некой «оранжереей духа». Одна из первых песен, которую там сочинил Джон, называлась «Dear Prudence»[102], и написал он ее после того, как их с Джорджем отправили уговаривать сестру Миа выйти из хижины. «Было чувство, что она там слегка кукухой поехала, — вспомнит позже Джон. — Замедитировалась… На Западе ее бы в дурке закрыли. Заперлась недели на три (возможно, гораздо меньше). Пыталась к Богу вперед всех поспеть».

Наверное, у каждого битла была своя причина находиться в Ришикеше. Обычно Джон возглавлял любую новую затею, но в духовных вопросах путь торил именно Джордж. «Судя по тому, как живет Джордж, годам к сорока ему летать на ковре-самолете…» — шутил Джон, но сам был едва ли менее серьезен, а еще он уверился, будто Махариши знает некий космический секрет, и теперь был настроен раскрыть эту тайну. Синтия, с другой стороны, надеялась, что пребывание в Ришикеше отобьет у ее мужа страсть к наркотикам, разрушавшим, как ей казалось, и ее брак, и его талант. Полу было просто любопытно попробовать медитацию. Что до прямого и честного Ринго и его жены Морин, для них то был просто приятный отпуск с друзьями в прекрасном месте — и немного легкой медитации на десерт.

Ели все вместе, за длинными столами под открытым небом, а вечером проводили общие сеансы вопросов и ответов, где гости сидели рядами, украсив шеи гирляндами из цветков померанца; женщины облачались в сари. Вне общих собраний и индивидуальных встреч с Махариши все могли делать что хотят, и это идеально подошло Джону и Полу и позволило им работать над новыми песнями.

Надежды Синтии не оправдались. Может, пасторальная обстановка и удерживала Джона от наркотиков и алкоголя, но романтичной она не стала и не вдохнула новой силы в ее брак. По прибытии им с Джоном выделили бунгало с большой двуспальной кроватью, но вскоре муж стал все сильнее отдаляться от жены.

«Он рано вставал и сразу уходил из комнаты, — писала она позже. — Разговаривал он со мной очень редко, а через неделю или две и вовсе заявил, что собирается переехать в отдельную комнату, так как ему требуется уединение». Он сказал, это поможет ему медитировать. С того момента он почти не обращал на нее внимания. Это было больно и обидно.

«К тому времени наша с ним любовная жизнь сошла на нет», — рассказывала она мне. Секс сменили братско-сестринские отношения — в том смысле, что Джон не испытывал к Синтии сексуального желания. «У него были проблемы, то ли от наркотиков, то ли еще почему. У него со мной не получалось, — вспоминала Синтия. — Хотя с другими у него все было в порядке. Есть много способов «завести» мужчину, но я их не знала».

Еще она не знала, что по нескольку раз в неделю ему приходили письма от Йоко Оно, Джон забирал их в почтовом отделении ашрама. Вот почему он вставал и выходил так рано утром.

«Йоко писала эти сумасшедшие открытки… вроде «Посмотри в небо. Видишь облако? Это я», — рассказывал позже Джон. — И я поднимал глаза, пытаясь ее увидеть, а затем, на следующее утро, мчался на почту за следующим посланием. Это сводило меня с ума».

Йоко дразнила его все время, пока Джон оставался в Индии. Позже она будет отрицать, что преследовала его. Но иные возразят, что она ни на мгновение не оставляла его в покое, даже когда их разделяли континенты. Из Индии он писал и ей, и нескольким друзьям. Многие из его писем друзьям опубликованы; письма, адресованные Йоко, — нет. Скорее всего, она их все еще хранит.

Уроки Махариши по медитации в конечном итоге оказались для Джона как об стенку горох, а вот в плане сочинительства — как для него, так и для Пола — время в Ришикеше было бесценным. Через пару недель Маккартни привезет домой среди прочего «Martha My Dear», «Blackbird», «Back In the USSR», «I Will» и «Ob-La-Di, Ob-La-Da». Джон напишет «The Continuing Story of Bungalow Bill», «Dear Prudence» и «Yer Blues». Еще появится «I’m So Tired» со строчкой: «…and curse Sir Walter Raleigh, he was such a stupid get»[103], — в ней Джон обрушится на Рэли, ибо тот в конце XVI века привез в Англию табак. «Мне она всегда нравилась. Ее бы в кампанию против курения», — говорил он мне.

Ришикеш задумывался как духовный ретрит для Beatles, но для Джона в основном стал местом творчества. «Опыт стоил того, хотя бы из-за песен, что из него получились, — рассказывал он. — Но это с тем же успехом могла бы быть пустыня. Или Бен-Невис… Там было мило, спокойно, все всегда с улыбками… вверху, на горе… и бабуины твой завтрак тырят. И самое смешное — вокруг вся эта красота, в день по восемь часов медитаций, а я писал самые несчастные песни на земле. В «Yer Blues» есть строчка: «I’m lonely, want to die»[104], и я не шутил, вот так вот я себя чувствовал. Там, наверху, я пытался добраться до Бога, мне приходили мысли о самоубийстве». Впрочем, он явно слегка шутил. Он всегда акцентировал в репликах определенные слова — как курсивом на письме.

Ринго и Морин уехали первыми, через десять дней: сказали, скучают по детям и осточертели еда и мухи. Ашрам, как мне поведал Ринго, вернувшись домой, «походил на «Батлинз»», летний лагерь, где он когда-то играл с Rory Storm & The Hurricanes. Скорее всего, он тоже слегка преувеличил.

Пол и Джейн уехали через месяц, но их сменил Алекс-волшебник, и безмятежность лагеря затрещала по швам. Алекс считал Махариши мошенником, доившим Beatles ради собственной славы, и звучало это слегка забавно — от грека-телемеханика, который своими невозможными задумками и вечно не работавшими изобретениями задурил голову легкомысленному и впечатлительному Джону.

Но через несколько дней по лагерю прокатился слух, будто Махариши