антипатриотичного он действительно не совершил: свои провинции он раздавал своей жене и своим детям от неё. И не потому, что покорно выполнял волю царицы. Конечно, за помощь Египта Антонию следовало платить. Но главное совсем не это: после победы он надеялся объединить под своей властью и Египет с дарованными ему землями, и весь Восток, и западные территории Римской державы. Клеопатра находилась в его власти и могла обеспечить мирное инкорпорирование Египта в Римское государство[1469]. Впрочем, сама Клеопатра могла воспринимать всё это несколько иначе: как объединение двух стран под властью её мужа, который сможет гарантировать переход власти по наследству к её детям.

Однако в любом случае влияние царицы на Антония и его любовь к ней явно преувеличены[1470]. Одно латинское словечко (ineo), применённое им для характеристики своих отношений с Клеопатрой в письме к Октавиану[1471], позволяет очень серьёзно усомниться в том, что к царице он относился трепетно. Так не пишут о любимой женщине. Она стала его любовницей, но, возможно, так и не смогла реально покорить его сердце[1472]. Правда, следует отметить, что по своему характеру Антоний был не креатором, а всего лишь исполнителем. Эту функцию он осуществлял и при Цезаре, и при Фульвии, привыкнув исполнять чужую волю. Поэтому он был хорош лишь на вторых ролях, под хорошим руководством, собственной инициативы и аналитичности ему явно не хватало. Грамотный тактик, Антоний был слабым стратегом и просто не соответствовал тем задачам, которые возложили на него судьба и Клеопатра. Он всегда нуждался в сильном руководителе, притом таком, кому он мог бы всецело доверять и с которым его связывали бы общие цели. Клеопатра идеально подходила для такой роли. Движущей силой в этом союзе была она[1473]. В этой связке Антоний был не ведущим, а ведомым. Он мог оставаться прекрасным военачальником «при Цезаре», но не мог стать единоличным повелителем Римской державы.

В характеристике Антония важно отметить, что мужественный воин обладал двумя чисто «женскими качествами»: непостоянством и легкомыслием. Он был привязан к той женщине, рядом с которой находился в данный момент. Оказавшись вдали от неё, он легко переходил под влияние другой. Клеопатра, очевидно, хорошо это понимала. Именно этим, видимо, объясняется её назойливое стремление постоянно, всегда и везде быть рядом с ним, не выпускать его из-под своего контроля. Потому она и увязалась за ним в поход против Октавиана, где её присутствие было абсолютно излишним. И тем самым ускорила поражение Антония и своё собственное.

Почему в битве у Акция Клеопатра бежала сама и увела свой флот, мы не узнаем никогда. Существуют различные версии, в том числе прорыв блокады[1474], заранее продуманный стратегический план и т. п., но все они представляются нам абсолютно неубедительными. Никто не будет планировать собственное поражение! Факт есть факт: бегство египетского флота и последовавшего за ним Антония привели к победе Октавиана и гибели всех надежд Клеопатры. Видимо, это был просто страх женщины, впервые увидевшей горящие корабли и массы гибнущих людей. Почему Антоний в разгар битвы бросил флот и последовал за ней? Из страха потерять любимую женщину (Plut. Ant. LXVI), но, возможно, это больше был страх, что Октавиан захватит царицу, и тогда Египет будет потерян для Антония навсегда. А вместе с ним – и любая возможность вести войну или хотя бы «торговаться» с Октавианом. Кроме того, Клеопатра сумела привязать Антония к себе, стать для него необходимой не только в постели, но и в жизни, став его ближайшим другом, устраивая для него развлечения и праздники, без которых триумвиру было скучно жить. Яркую и весёлую женщину, если с ней хорошо и интересно, трудно забыть, и от неё очень сложно отказаться. Антоний, несмотря на некоторое легкомыслие, очевидно, в глубине души был привязчивым человеком. Наконец, в царице сосредоточились все его надежды на будущее.

В Египте после Акция Антоний на время впал в апатию, ходил унылый. Уважение к нему царицы, уважающей только сильных, должно было пошатнуться. Сама её мысль бежать из Египта (см.: Plut. Ant. LXIX) – проявление неверия в силы Антония. Царица поняла: всё потеряно. Думается, П. Декс прав: «Конечно, за спиной Антония Клеопатра пыталась договориться с Октавианом»[1475]. Если женщина перестаёт доверять мужчине и надеяться на него, считать его необходимым для себя, он ей больше не нужен. Царице – тем более. Традиционно считается, что в любви зрелая женщина намного расчётливее мужчины, психологически это вполне объяснимо: ей приходится просчитывать, каким мужем и отцом он будет, сможет ли обеспечить её и её детей, «что он может ей дать».

Почему Антоний покончил с собой? Не потому, что, как ему сказали, Клеопатра умерла. Честь дороже жизни – таковы были римские принципы. Нам их не понять. Для триумвира всё погибло, будущего у него уже не было. В перспективе – только казнь. По римским понятиям, недостойно нобилю погибнуть от руки палача. А легкомысленный Марк был всё-таки «настоящим квиритом». Римляне уважали силу и победителей – «горе побеждённым»! А проигрывать нужно достойно. Ему могло стать стыдно, что женщина с достоинством ушла из жизни, а он, мужчина и римлянин, продолжает цепляться за проигранную жизнь.

В завещании, составленном ещё до начала войны с Октавианом, Антоний распорядился похоронить себя в Александрии, рядом с Клеопатрой (Plut. Ant. LVIII.8; Dio Cass. L.3.5.). Перед лицом смерти не лгут, завещание не предназначалось для посторонних глаз и действительно представляло собой последнюю волю человека. И если даже после смерти триумвир хотел находиться рядом с этой женщиной, то что-то в этом есть. Пусть даже не любовь, а страсть и привязанность, соединённые с уважением и дружеским расположением к царице Египта. И всё это было обильно сдобрено «наркотиком секса»[1476]. В своих чувствах к Клеопатре Антоний был открытее и беззащитнее её, как и любой мужчина, привязавшийся к женщине, которая его не любит…

Видимо, действительно, для него сначала важны были политические цели, а потом он уже всерьёз увлёкся царицей, но у неё на первом плане всегда были соображения государственной пользы[1477]. Клеопатра покончила с собой не от утраченной любви и не потому, что сама жизнь без Антония была для неё невыносимой. Главное – она не хотела украсить собой триумф Октавиана. Гордая царица не могла в цепях войти в Рим, который она при Цезаре покорила своим великолепием.

Обидно развенчивать красивую легенду. Любви, глубокой и всепоглощающей, не было. Любви, в которой растворяются без остатка и любят не для себя, а для другого, забывая о себе. Такой любви,