У Иоланды было много поклонников, и Цинлин тревожилась за нее как за родную дочь. Молодая женщина словно выставляла напоказ свою сексуальность: ее свитера всегда были обтягивающими и слишком явно демонстрировали ее пышную грудь. Цинлин вздыхала: «Надеюсь, скоро кто-нибудь достойный возьмет на себя это бремя – и мне не придется больше опекать ее, как наседке! От постоянных телефонных звонков у меня голова раскалывается. Наверное, это из-за нее [Иоланды] я так часто покрываюсь сыпью»[626].

В 1980 году Иоланда вышла замуж. Ее избранником стал франтоватый актер на четырнадцать лет старше нее. Цинлин совсем не так представляла себе мужа Иоланды и не одобрила этот брак, однако ни слова не сказала против. Накануне свадьбы Цинлин попросила Иоланду: «Только одного не следует терпеть ни секунды: если он тебя ударит, даже если просто даст пощечину, разводись с ним немедленно и возвращайся домой». Чтобы отметить свадьбу, Цинлин устроила чаепитие, на которое разослала красные приглашения с золотыми иероглифами. Иоланда в белом ципао и фате выглядела ослепительно. Сердце Цинлин переполняли противоречивые чувства, внезапно она покинула комнату. Иоланда поспешила за ней, Цинлин обернулась и сжала руку новобрачной. Из глаз мамы-тайтай текли слезы.

Здоровье Цинлин уже было не таким крепким, как прежде, и после свадьбы Иоланды она в течение нескольких месяцев проходила всестороннее обследование. Особых проблем у нее не выявили. Цинлин грустно говорила Анне Ван: «Наверное, психологические проблемы серьезнее». Она все так же переживала за Иоланду. Мама-тайтай помогла молодоженам приобрести квартиру в одной из новых многоэтажек, построенных в начале 1980-х годов; по тем временам это была роскошь. На протяжении достаточно длительного периода в Китае строилось мало жилья, а между тем подросло целое поколение, которое теперь создавало семьи и заводило детей. За квартиры в новых многоэтажках шла настоящая борьба. Дома возводились наспех, комнаты были крошечными, а полы – голыми бетонными, к ужасу Цинлин. Лифт выключали в девять вечера. Квартира молодоженов была на восемнадцатом этаже, и когда они работали допоздна и возвращались домой в три часа ночи, подниматься приходилось по лестнице. Как только они вселились в новую квартиру, Цинлин начала думать о том, чтобы подыскать молодоженам жилье получше и побольше[627].

Мама-тайтай всячески опекала и вторую приемную дочь, Юнцзе. Цинлин нашла ей место в военном госпитале, но вскоре выяснилось, что у девочки нет желания изучать медицину: ей поручили бумажную работу, и она целыми днями переписывала документы. Цинлин посчитала эту работу каторгой, которая к тому же испортила зрение Юнцзе. Друзьям Цинлин писала: «Не верьте злостным слухам, которые распускают их [двух сестер] враги. Я люблю их, я готова ради них на все и не допущу, чтобы зависть испортила им будущее». Вновь прибегнув к своим связям, она устроила Юнцзе в престижный Пекинский институт иностранных языков – изучать английский. В 1979 году Юнцзе выиграла стипендию и отправилась учиться в Америку. Для того чтобы собрать Юнцзе в дорогу, Цинлин прилично потратилась. Она продала меха, доставшиеся ей от матери, и несколько бутылок коллекционных вин, унаследованных от отца. Юнцзе даже еще не успела уехать, а Цинлин уже скучала по ней и планировала уговорить дочь приехать на летние каникулы[628].

В 1980 году Цинлин навестил Гарольд Айзекс – активист, сотрудничавший с ней в начале 1930-х годов. После встречи с Цинлин он писал: «Было столько всего, о чем я надеялся ее расспросить», однако «она явно собиралась вести разговор так, как хотелось ей, и на низком столике рядом с ней уже лежала приготовленная стопка фотографий». Это были снимки Иоланды и Юнцзе. К удивлению Айзекса, некогда знаменитая «китайская Жанна д’Арк» завела с ним «совершенно родительский разговор». «Я хочу рассказать вам о моей семье», – сказала она. И заговорила о свадьбе Иоланды и о том, как Юнцзе, ненадолго приехавшая из Америки, умело все организовала. «Она говорила об Иоланде с болью материнской утраты, а о Юнцзе – с возвышенной материнской гордостью», – отмечал Айзекс[629]. Цинлин попросила Айзекса отвезти Юнцзе, в то время учившейся в Тринити-колледже в Хартфорде, посылку с журналами.

Несколько месяцев спустя, в мае 1981 года, когда Иоланда находилась на съемках на южном побережье Китая, срочная телеграмма вызвала ее в Пекин. Она немедленно улетела домой и застала Цинлин то приходящей в себя, то вновь впадающей в беспамятство. Иоланда приложила ладонь к щеке Цинлин и позвала ее: «Мама-тайтай!» Цинлин открыла глаза, коснулась лица Иоланды и прошептала: «Мое дитя, мое маленькое сокровище, наконец-то ты вернулась»[630]. Из Америки уже спешила Юнцзе.

Пятнадцатого мая, сразу после полуночи, получив известие о том, что Цинлин при смерти, Коммунистическая партия Китая решила официально принять ее в свои ряды. Тот факт, что Красная сестра в тот момент не подавала соответствующего заявления, не имел значения. Она сделала это четверть века назад, в 1957 году. Свидетелем этого была госпожа Лю Шаоци. И теперь партия направила госпожу Лю к умирающей Цинлин. Госпожа Лю сказала Красной сестре: «Помню, когда-то вы выражали намерение вступить в партию. Я хотела бы узнать, желаете ли вы этого до сих пор?» Цинлин кивнула. Госпожа Лю повторила вопрос еще дважды, Красная сестра каждый раз утвердительно кивала. Формальности были соблюдены, и в тот же день Дэн Сяопин провел экстренное заседание Политбюро, на котором «все единодушно проголосовали за решение принять Сун Цинлин в ряды КПК»[631].

На следующий день, 16 мая, Цинлин получила титул Почетного председателя Китайской Народной Республики.

Пока Красная сестра умирала, партия обратилась к ее родным с просьбой приехать в Пекин. Список возглавляла госпожа Чан Кайши, которую убеждали нанести умирающей сестре последний визит. Анна Шеннолт – китаянка, жена американского пилота Клэра Шеннолта, командира «Летающих тигров», – передала сообщение Мэйлин, в то время жившей в Нью-Йорке. Младшая сестра отвечать отказалась[632].