Регент протянул горбуну охранную грамоту.

— Дело это правое, — промолвил он, — и я иду на него в память о моем несчастном друге Филиппе. Если господину де Лагардеру нужна помощь…

— Монсеньор, господин де Лагардер просит у вашего королевского высочества только одного.

— Чего же?

— Сдержанности. Одно неосторожное слово может все погубить.

— Я буду нем.

Горбун отвесил глубокий поклон, спрятал сложенную охранную грамоту в карман и направился к двери.

— Итак, через два часа? — спросил регент.

— Через два часа.

Горбун удалился.

— Ну что, малыш, ты получил все, что хотел? — поинтересовался старый привратник Лебреан, увидев вышедшего горбуна.

Тот сунул ему в руку двойной луидор.

— Да, а сейчас я хочу полюбоваться празднеством.

— Черт побери! — воскликнул Лебреан. — Отличный из тебя будет танцор!

— А еще я хочу, — продолжал горбун, — чтобы ты дал мне ключ от своей парковой сторожки.

— Зачем он тебе, малыш?

Горбун сунул ему второй двойной луидор.

— У этого коротышки забавные фантазии, — заметил Лебреан. — Ладно, вот тебе ключ.

— Еще я хочу, — не унимался горбун, — чтобы ты отнес в сторожку сверток, который я доверил тебе сегодня утром.

— А я получу за это еще один двойной луидор?

— Вот тебе два.

— Браво! Вот это называется приличный человек! Убежден, у тебя там любовное свидание.

— Возможно, — улыбнувшись, бросил горбун.

— Эх, будь я женщиной, я любил бы тебя, несмотря на твой горб, ради твоих двойных луидоров. Но чтобы пройти туда, нужно приглашение, — вспомнил Лебреан. — Караулы французских гвардейцев шутить не станут.

— Приглашение у меня есть, — успокоил его горбун. — Принеси только сверток.

— Сию минуту, малыш. Ступай по коридору, поверни направо, вестибюль освещен, а там спустишься с крыльца. Весело тебе развлечься, и желаю удачи!

III

Партия в Ландскнехт

Гости толпами прибывали в сад. В основном они сосредоточивались возле поляны Дианы, рядом с которой располагались покои его королевского высочества. Всем хотелось знать, почему регент заставляет себя ждать.

Всяческие заговоры нас с вами не интересуют. Интриги герцога Мэнского и его супруги принцессы или же происки партии Вильруа и испанского посольства и связанные с ними многочисленные драматические события не являются предметом нашего повествования. Мы лишь заметим походя, что регент был окружен врагами. Парламент ненавидел и презирал его настолько, что при всяком удобном случае оспаривал его решения; духовенство относилось к нему враждебно из-за расхождений в вопросах государственного устройства; старые боевые генералы не ставили его ни в грош из-за его мирной политики, и даже в регентском совете он постоянно испытывал сопротивление некоторых его членов. Поэтому финансовые нововведения Лоу, бесспорно, были для регента большой поддержкой в противоборстве с общественным мнением, сложившимся не в его пользу.

Никто, кроме принцев крови, не мог питать живую личную неприязнь к этому, в общем, «никакому» человеку, в сердце у которого не было ни крупицы злобы, но доброта которого была несколько беспечной. Ненавидят лишь тех, к кому можно испытывать сильную любовь. А у Филиппа Орлеанского были приятели по развлечениям, но не было друзей.

С помощью банка Лоу покупались принцы. Слово кажется грубоватым, однако неумолимая история не позволяет воспользоваться другим. За принцами следовали герцоги, и таким образом принцы крови остались в изоляции, утешаясь лишь редкими визитами к «свергнутой старушке», как называли тогда госпожу де Ментенон.

Как порядочный человек, граф Тулузский[109] честно покорился. Герцогу Мэнскому и его супруге пришлось искать поддержки за границей.

Говорят, что, когда поэт Лангранж сочинил сатиру под названием «Филиппики», регент настоял, чтобы герцог де Сен-Симон, в то время бывший его другом, прочитал ему эту поэму. Регент без малейшего неудовольствия, даже со смехом, прослушал пассажи, в которых поэт, смешивая с грязью частную жизнь его самого и его семьи, изобразил Филиппа сидящим во время оргии рядом с собственной дочерью[110]. Однако он зарыдал и даже упал в обморок, когда услышал строчки, в которых он обвинялся в последовательном отравлении всех потомков Людовика XIV. И он был прав. Такого рода обвинения, даже являясь чистой клеветой, оставляют глубокий след в умах черни. «Нет дыма без огня», — как сказал Бомарше, умевший вовремя остановиться.

Наиболее беспристрастно рассказывает о Регентстве историк Дюкло[111] в своих «Секретных мемуарах». Он приходит к следующему выводу: без банка Лоу регентство герцога Орлеанского длилось бы недолго.

Юный король Людовик XV был предметом всеобщего восхищения. Воспитание его было доверено людям, относившимся к регенту враждебно. Кроме того, даже у людей заинтересованных возникали известные сомнения относительно его честности. Время от времени возникали опасения, что правнук Людовика XIV погибнет так же, как уже погибли его отец и дядя. Лучшего повода для всяческих заговоров и придумать было нельзя. Естественно, герцог Мэнский, господин де Вильруа, принц Челламаре, господин де Виллар, Альберони, а также вся бретонско-испанская партия интриговали не ради собственной пользы. Вот еще! Они старались оградить юного короля от вредных влияний, сокративших жизнь его родственникам.

Вначале Филипп Орлеанский мог противопоставить всем нападкам только свою беззаботность. Ведь лучшие фортификационные сооружения делаются из мягкой земли. Простой матрац гасит удар пушечного ядра гораздо надежнее, нежели стальной щит. Под прикрытием своей беспечности Филипп Орлеанский мог спокойно спать довольно долго.

Когда нужно было показаться, он показывался. А поскольку у окружавших его врагов не было ни мужества, ни доблести, ему было довольно лишь показаться.

В те времена, когда происходила рассказываемая нами история, Филипп Орлеанский находился еще под защитой своего матраца. Он спал, и крики толпы нимало не тревожили его сон. А толпа — Господь свидетель! — шумела довольно громко, рядом с дворцом, прямо под его окнами. У толпы было что сказать регенту: помимо высказываемых ею гнусностей, не достигавших цели, помимо обвинений в отравлении, оспариваемых самим существованием молодого Людовика XV, Филипп Орлеанский давал и другие поводы для злоречия. Вся его жизнь представляла собою постыдный скандал; Франция во время его регентства стала походить на судно без парусов, влекомое на буксире другим кораблем. Этим другим кораблем была Англия. И наконец, несмотря на успех банка Лоу, любой человек, взявший на себя труд предсказать близкое банкротство Франции, не испытывал недостатка в слушателях.

В этот вечер в саду регента было немало людей, полных энтузиазма, однако и недовольных насчитывалось предостаточно: в их число входили политики и финансисты, люди умственных занятий и представители знати. К последней категории, состоявшей из тех, кто блистал в молодости при Людовике XIV, принадлежали и барон де ла Юноде, и барон де Барбаншуа. Эти старые развалины утешали