Но в городе были и недовольные. В 1077 г., пока Атсыз воевал в Египте, сторонники Фатимидов подняли бунт против власти сельджуков. Кади Иерусалима приказал арестовать всех сельджукских женщин и детей и запереть их в цитадели, а также конфисковать собственность сельджуков. На сей раз, когда Атсыз с войском подступил к стенам Иерусалима, пощады не было. После сдачи города солдаты Атсыза убили около трех тысяч горожан, не тронув лишь тех, кто укрылся под защитой святости Харама. Однако христиане в Патриаршем квартале не пострадали, чего нельзя сказать о евреях, которые всегда были преданными сторонниками Фатимидов и, возможно, не пользовались, в отличие от христиан, покровительством Тулунидов. В еврейских источниках владычество сельджуков описывается как настоящая катастрофа: рассказывается об уничтожении посадок, сжигании урожая, грабежах и притеснениях. Иешива в тот период переехала из Иерусалима в Тир; знатные мусульмане – сторонники Фатимидов – также были вынуждены покинуть страну. И все же для основной массы населения города этих беспорядков и кровопролития, казалось, не существовало. Ибн аль-Араби поражался поведению людей во время небольших волнений. Бунтовщики заперлись в цитадели, лучники городской стражи осыпали их стрелами, а солдаты, разделившись на два лагеря, сражались между собой. Если бы такое случилось в аль-Андалус, бои шли бы по всему городу, торговцы позакрывали бы лавки, и нормальная жизнь была бы полностью парализована. Здесь же ничего подобного не наблюдалось: аль-Араби с удивлением записал, что в этом довольно маленьком городе жизнь течет как обычно:

Из-за беспорядков ни один базар не закрылся, ни один обыватель не присоединился к сражающимся, ни один аскет не покинул своего места в мечети Аль-Акса, и ни один ученый спор не был прерван (Hiyari, p. 131).

За предыдущие двести лет жители Иерусалима пережили уже столько кровавых беспорядков, что стали смотреть на сравнительно небольшие вспышки с надменным равнодушием.

Таким образом, хотя в городе временами бывало неспокойно, Иерусалим под властью сельджуков процветал и стал важнейшим центром Палестины. Рамла так и не оправилась до конца от последствий землетрясения 1033 г., Иерусалим же мог похвастаться новыми стенами, прекрасными отстроенными заново зданиями и насыщенной культурной жизнью. Это был многонациональный город – ежегодно его посещали тысячи паломников со всего света. Но в то самое время, когда аль-Араби от души наслаждался жизнью в Иерусалиме, на Святой город надвигалась новая катастрофа, на которую, когда она наступила, привычные ко всему горожане уже не могли взирать со своей всегдашней невозмутимостью. Фатимиды не примирились с потерей Палестины, и к радости их сторонников в августе 1098 г. шиитский халиф аль-Афдаль захватил Иерусалим после шестимесячной осады. А меньше чем через год, в июне 1099 г., на холмах, окружающих Иерусалим, появились христиане-крестоносцы из Европы. Когда перед ними впервые открылся величественный вид на Иерусалим, воины впали в неистовство. Они обливались слезами, громко восклицая от счастья и гнева, – ведь над их Святым городом сиял золотом величественный Купол Скалы. Затем крестоносцы расположились лагерем вокруг стен Иерусалима и, «захлестнутые радостью», как пишет анонимный автор «Деяний франков», приступили к осаде города.

После поражения в битве при Манцикерте в 1071 г. Византия лишилась почти всей Малой Азии, которая отошла к сельджукам, так что теперь ислам стоял буквально у ее порога. Однако тюрки постепенно утрачивали былое могущество, и византийский император Алексей Комнин I решил, что сумеет разделаться с ними, нанеся несколько энергичных ударов. В начале 1095 г. Алексей обратился к папе Урбану II с просьбой прислать ему в поддержку отряды норманнов-наемников – в прошлом они хорошо зарекомендовали себя на службе у Византии. Но у папы были более обширные планы. В тот же год осенью он созвал в Клермоне Собор, на котором провозгласил священную войну за освобождение. Папа призвал рыцарей прекратить бессмысленные феодальные междоусобицы, только разоряющие Европу, и подняться на защиту единоверцев-христиан, вот уже более 20 лет изнывающих в Анатолии под гнетом тюрок-магометан. Освободив собратьев от ига неверных, рыцарям следовало двинуться на Иерусалим, чтобы отвоевать у мусульман Гроб Господень. В Европе надлежало быть миру во имя Бога, на Ближнем Востоке – войне во имя Бога. Подлинные слова Урбана II в передаче современников до нас не дошли, но эта экспедиция, вошедшая в историю как Первый крестовый поход, почти наверняка виделась папе вооруженным паломничеством, подобным тем массовым паломничествам в Палестину, которые европейцы на протяжении XI в. совершали уже трижды. Только раньше пилигримам запрещалось иметь при себе оружие; теперь же папа вручил им меч. Речь папы была встречена бурной овацией. Огромная толпа в один голос скандировала: «Deus lo vult!» (так хочет Бог).

Призыв папы немедленно нашел мощнейший и широчайший отклик. Странствующие проповедники разнесли его по Европе, и весной 1096 г. пять армий, насчитывавших около 60 000 воинов, в сопровождении толп безоружных простолюдинов и паломников с женами, чадами и домочадцами выступили на Иерусалим. Большинство из них погибло во время полного опасностей путешествия по Восточной Европе. Осенью за ними последовали еще пять армий численностью примерно 100 000 человек и целая толпа священнослужителей. Когда первые отряды достигли Константинополя, византийской принцессе Анне Комнин показалось, будто «весь Запад, все племена варваров, сколько их есть по ту сторону Адриатики вплоть до Геркулесовых столбов, все вместе стали переселяться в Азию; они двинулись в путь целыми семьями» (Алексиада X: 5). Император, обращавшийся за обычной военной помощью, обнаружил, что его просьба вызвала настоящее нашествие варваров. Крестовые походы стали первым общим предприятием нового Запада, выходившего из Темных веков. В войске крестоносцев были представлены все классы – священники и епископы, знать и простолюдины, – и каждый устремлялся душой к Иерусалиму. Неправда, что крестоносцы искали лишь новых земель и богатств, – ведь поход сам по себе был мероприятием тяжелым, опасным, да к тому же дорогостоящим. Основная масса крестоносцев вернулась оттуда без единого гроша, и им пришлось призвать на помощь всю свою веру в идеалы, чтобы просто выжить. Трудно сформулировать общий идеал крестоносцев, поскольку каждая их группа преследовала свои цели. Высшее духовенство, скорее всего, разделяло идею папы о том, что священная война за освобождение Гроба Господня увеличит могущество и престиж Западной церкви. Многие из рыцарей считали, что воевать за Иерусалим, вотчину Христа – такой же их долг, как сражаться за права своего сюзерена. Более бедных крестоносцев, по-видимому, вдохновляла апокалиптическая мечта о Новом Иерусалиме. Но ключом ко всему был Иерусалим. Вряд ли Урбан II добился бы подобного эффекта, не упомянув об освобождении Гроба Господня.

Однако очень скоро стала очевидной зловещая изнанка этого идеализма – торжество Христа для многих означало гибель и разрушение. Весной 1096 г. отряд германских крестоносцев вырезал еврейские общины рейнских городов Шпейера, Вормса и Майнца. Папа, разумеется, призывал не к этому, но крестоносцы рассудили, что смешно идти за тысячи миль воевать с мусульманами, – о которых они толком ничего не знали, – когда у них под боком живут и благоденствуют люди, которые (так они считали) на самом деле убили Христа. Это были первые полномасштабные еврейские погромы в Европе; позднее они повторялись всякий раз, когда звучал призыв к новому крестовому походу. Так соблазн христианского Иерусалима помог превращению антисемитизма в неизлечимую болезнь Европы.