Флор трактовал этот жест, как просьбу о персональном прожекторе. Выверенными шагами десятилетки поведавшего внутренности космоворота Бус дошел до края сцены и скорчил гримаску, словно ему тоже приходится мириться с происходящим: «Создателю так понравился голый марафон, что он попросил поскорее его возобновить, поэтому отдайте мне некоего Саймона Кубовски, и все смогут продолжить пить «бухлотон», марафон, а может какой-нибудь ещё «он»?», — ненасытные алкогольные демоны, пьющие соки жизни из печени заурчали. Те, кто держал демонов на привязи слушали глас рассудка, который требовал пояснений, ведь совсем недавно со сцены Коллекционер сказал, что Создатель их убьет?

— А что будет с нами, если мы отдадим его? — выкрикнул кто-то с последнего ряда.

Бус сделал несколько шагов. Остановился у оператора, чтобы показать объективу камеры язык, а после издевательски выкрикнул тому в лицо, что сигнал трансляции глушат. Оператор посмотрел на Анигиляшу, та на шефа, тот на помощника, который смирился с обязанностью громоотвода и виновато сказал: «Да».

— Это мог быть мой лучший репортаж!..

— Что-то мне подсказывает, что это наш последний репортаж, — крепко обняв Анигиляшу проговорил Балехандро.

— Если говорят отдать Кубовски, значит – отдать Кубовски, — преспокойно сказал шеф и медленно направился к Бусу. Так ходят только те, кто знают, что каждый удар каблука отмеряет оставшиеся секунды до начала судного дня. Шеф расчесал большим и указательным пальцем усы, этими же пальцами взял себя за подбородок сдвинув его в правую сторону, словно проверяя способна ли челюсть перемолоть всех, кто возникнет?

— Бюрократы, марафонцы и все те, кто оказался здесь, думая, что тут лучше, чем в очереди, — ещё более безжизненно шеф мог произнести это лишь, будучи мертвым. — Вы сделаете огромное одолжение вселенной, если просто отдадите Кубовски и Коллекционера.

— О Коллекционере речи не шло! — выкрикнул кто-то с передних рядов.

— И почему мы вам должны что-то отдавать? Надо – забирайте, будто нам не плевать!

— Ага-ага! Точно-точно! — подтверждала толпа.

— Этот le float simple – пугает своим видом, — Флор зловеще зашелестел. — Утихомирьте свой цветок, отдайте нам этих двоих, и мы продолжим марафон, поставим «бухлотон», и даже вручим победителям обещанные бланки!

— Ну нихера одолжение! — недовольные безжизненной интонацией шефа кричали переднее ряды.

— А Коллекционер говорит, что все бланки, кроме последнего у него! — кричали со средних рядов.

— Ага, а последний «в лоне церкви», чтобы это не значило! — кричали с задних.

— Кажется, я знаю, что это значит…

— Шёл бы ты нахер! Безымянный Хьюго, чтоб твою! — кричал неопределившийся за кем бежал в марафоне человек одетый лишь в одну футболку.

Перебранки между зрителями и находящимися на цветочной сцене напоминали начало старой-доброй резни. Шеф сделал настолько громкую затяжку, что на секунду повисла тишина. Этой секунды хватило, чтобы он, поднял удостоверение вверх на манер Буса, и рявкнул: «Тихо!», — и щёлкнул пальцами, будто это по волшебству выключит толпу. Флор, привыкший к капризам ходивших по цветочной сцене погасил все освещение, и тогда-то Шеф понял, что совершил ошибку. Зал освещали горящие глаза зрителей, которым больше не нужно скрывать желание накачаться бухлотоном.

— Свет! Свет! Свет! — кричали со сцены, но Флор его не включал. У него есть дела поважней.

25

Ещё в момент, когда бюрократические силы облепили Уолли со всех сторон – он понял, что лучше быть самым миролюбивым цветком. Это окупилось. Те, кто находились под куполом задним числом думали, что на верхушке, как на рождественской ёлке красуется Флор, но нет. Увидев огромный корабль, похожий на фрисби нависший над бутоном он дружелюбно махнул лозой.

— Достопочтенный Флор, у тебя под куполом все, кто участвовал в репортаже и немножко марафонцев? — прозвучал внушающий уважение голос из динамиков.

— Да… — неуверенно прошелестел из-за обращения «достопочтенный» Флор.

— Насколько мне известно le float simple способны расти до любых размеров, а слышать с помощью вибраций?

— Да? — недоуменно прошелестел Флор, узнавший об этом опытным путем полчаса назад.

— Тогда оставь построенную тобой конструкцию и поднимайся ко мне?

То, что военным нет никакого дела до переговоров – внушало оптимизм, ведь они не светили своими надоедливыми прожекторами. Незнакомец, заметив сомнения Флора предложил ему угостится на корабле кристально чистой водой с планеты Ламость. Оставив сплетенный театр и разворачивающийся на сцене спектакль, он поднялся на корабль.

— Ты правда Создатель? — прошелестел Уолли так, словно перед ним шеф «Первого Бюрократического» пообещавшего работу молоденькой секретарше.

— Да, — пренебрежительно ответил Создатель, а после протянул открытую бутылку с водой.

— Я представлял тебя другим…

Уолли, как и многие, представлял Создателя огромным мужиком с белой бородой, который по обыкновению не помещается в кадр, а потому его лицо невозможно разглядеть, однако перед ним находился мужчина сорока лет, с аскетичным лицом, длинноватым носом, широким лбом и самой обычной прической, человека на чьей прорезавшейся лысине скоро будут показывать балет «Лебединое озеро». Он казался настолько заурядным, что даже в его глазах не пряталось ничего напоминающего о величии или могуществе, а только обычная усталость от рутины будней. Какими же будние дни у Создателя? Уолли хотел спрятаться в кокон от стыда, потому что спросил это вслух. Ведь не такие вопросы задают Создателям, когда пять лет являются цветком.

— Обычно я встаю в дикую срань, заливаюсь до отказа кофе и по дороге на работу перехватываю сэндвич у Мэнни, — Флор держал бутылку над бутоном, помышляя над тем, чтобы утопиться. — У меня небольшой офис в самом центре Бюрограда, где я работаю с агентами.

— Агентами?

— Да, те кто решили прислуживать Бюрократии, потому что вселенная, будь Коллекционер не ладен называется «бюрократическая»! — Флор дебильно лил воду себе на бутон, параллельно слушая, о чем спорят в цветочном театре.

Вода действительно оказалась кристально чистой, напоминая утреннюю росу, но лучше бы ночной убаюкивающий ливень, ведь с каждой секундой проведенной на этом корабле Уолли становилось так скучно, что участь запертого наедине с «умным домом» начинала казаться завидной. И всё же ему хватило мудрости прожитых лет, чтобы перебороть сонливость и зацепиться за упоминание Коллекционера.

— И почему же он не ладен?