нем самым неудачным образом. Он унаследовал слишком чувствительные к солнечному свету глаза и кожу твайлари, но не их способность видеть ночью как днем. Двусторонняя уязвимость делала его непригодным как для военной карьеры в рядах нордов, так и для твайлийских отрядов, что подбирались к стану врага и свободно вели бой в кромешной тьме.

Наль опускает ресницы, не зная, что сказать. Все обладавшие чертами обоих народов Фрозенблейды познали лишние скорби: ушедшая в Сумеречные Королевства по достижении возраста Гладуэн, болезненная красавица Гвэнллиан, оружейник Гвалуин, чьи глаза выдерживали солнечные лучи, а кожа нет, Эйруин Снежный Цветок, Лайзерен I, бравший только ночные дозоры и погибший в один из них по причинам, так и оставшимся неясными…

«Белый недуг» не лечится. Стольким потомкам пришлось пострадать, потому что Адабрант I и твайлийка Ариануэн любили друг друга.

В окна хлещет дождь.

— Эйруин сказал, твой отец вывел тебя… из горячки на девятый день, — как бы между прочим нарушает молчание Тельхар.

— Да, он вывел меня из леса! — воспоминание об этом словно притупилось, и теперь Налю стыдно. — Там, на изнанке мира…

— Думаю, он не обрадуется скорой встрече. Я молчу уже о том, чего это должно было ему стоить.

Наль закусывает губу так сильно, что боль на мгновение перекрывает мучительные ощущения в израненном боку.

— Невозможно избавиться от крови, что течет в твоих жилах, если только не выпустить ее всю, — негромко замечает Тельхар, словно прочитав мысли правнука. — Но отказавшись от самого себя обретешь не освобождение, лишь вечную муку. Что ты без себя? Тем более, ты не знаешь, изменится ли твое положение, а готов отвергнуть надежду.

То же говорил голос.

* * *

Две с небольшим седмицы по возвращении из дозора Наль смог встать с постели и пройтись по саду. Преодолевая головокружение, он сделал не более десятка шагов, и вынужден был прислониться к дереву, чтобы скрыть слабость в ногах. Солнечный свет резал привыкшие к сумеркам покоев глаза. Он подумал о Тельхаре. Как же должны были мучаться все Фрозенблейды, в ком проявилась твайлийская кровь!

И особняк, и двор казались чужими, незнакомыми, словно Наль видел их впервые. Он дошел до конюшни, оперся о дверь, собирая силы. Каскад обрадованно заржал, зафыркал, потянулся мордой, чтобы обнюхать. Наль обнял его за шею и долго стоял, дрожа от слабости, держась за коня и поглаживая его по холке.

Юноша желал как можно скорее приступить к обязанностям оружейника, но упражнения для пальцев приносили только расстройство и усталость. Свойственные работе в кузнице сильные резкие движения угрожали бы едва начавшемуся выздоровлению. Отсутствие же при дворе тем сильнее отягощало ожидание возвращения, чем дольше затягивалось. Как ни мучительна была мысль о посещении места, где бывшая невеста станет жить со своим новым избранником, нужно было покончить с этим душевным метанием быстро и безжалостно, как вскрывают воспалившуюся рану.

34. Бесчестье

С первой прогулки миновали сутки. Наль стоял у окна, следя за танцем солнечных зайчиков по шумящему осенней листвой саду. Бирк помогал ему одеться для выхода; движения все еще приносили молодому господину неудобство и боль. Торс его был туго забинтован, повязки пропитаны целебной мазью.

Запах осени сделался совсем отчетливым, растворив в себе дым костров.

Кейол саэллон был в самом разгаре. Пронзительно ясный горный воздух слегка опьянял. Открытые окна в ставших больничной палатой покоях не могли дать этого ощущения. Он напоминал себе не дышать слишком глубоко — едва начавшие подживать раны легко могли разойтись. Горные вершины, вздымавшиеся из-за королевского замка на холме, слепили все еще непривычные к яркому свету глаза. Глостенбро́ттет, Хёйдегли́р и Аэльтро́нде покрывались искрящейся изморозью за ночь. Снег на их склонах мог появиться до начала месяца опустошения. Над крышами замка кружили черные во́роны.

Юношеский восторг переполнял Наля, как снадобье Обновленной Жизни, празднуя этот свет, способность вновь ходить, начало исцеления и новый день. Тяжесть утраты и предательства сдавливала грудь, заставляла поникать расправленные плечи. Противоречия собственного устройства извечно терзали эльнарай, то принося облегчение, то усиливая страдания. Никто не был свободен от них при всем желании, старался не думать об этом и Наль. Он шел с высоко поднятой головой, хотя шаг его оставался нетвердым. Накануне он взял в шкатулке Айслин ножницы с ручками в виде оленя и без сожаления отрезал тонкую свалявшуюся косичку над виском.

Перемены, вызванные расстройством помолвки, не замедлили проявить себя уже по дороге. Из семи встречных придворных Третьих Домов его поприветствовали четверо. Это было неслыханное дело в обществе, пронизанном понятиями субординации. Наль наклонил голову, запоминая имена. Возможно, скоро он не удержит их все в своей памяти.

Не заглядывая в кузницу к Мадальгару и Электриону, молодой эльф направился к широким ступеням между поросшими лишайниками каменными единорогами. Наль уже чувствовал, что если раньше легко и быстро взбегал по лестницам, теперь на их преодоление потребуется много сил.

Часть встреченных в коридорах приветствовали его по этикету, хотя и весьма сдержанно. Прислуга с непонятным выражением отводила глаза. Как ни старался он держаться с достоинством, на парадной лестнице пришлось несколько раз остановиться, задыхаясь и цепляясь за перила. Перед входом в зал слабость в ногах и головокружение только усилились. Сорочка прилипла к спине от выступившего пота, но не по погоде теплый плащ не грел. Юноша прислонился к стене; подъем выжал из него все, что ободрило под открытым небом.

Болезненную бледность норды легко и безошибочно отличали от присущей их народу, безупречной и ровной, порой с небольшим румянцем. Серая бледность придворного оружейника, синие губы и темные круги под запавшими потускневшими глазами резко выделяли его из остальных придворных. Сухая кожа обтягивала заостренное исхудавшее лицо. Смутный говор пролетел по залу, как только на него обернулись, и несколько голосов довольно явственно произнесли: «…волосы…», «…вы видели его волосы?!»

Горькая усмешка шевельнулась внутри. Не давая ни единому мускулу на лице дрогнуть, Наль прошел в глубину зала. Не скрыть некоторую скованность движений и нетвердый шаг. Сердце билось слишком часто — должно быть, от подъема по лестнице, или оттого, что он боялся встретить среди придворных Амаранту и оказаться на всеобщем обозрении в этот тяжелый миг.

Небольшие группы придворных беседовали в разных частях зала, и поравнявшись с первой, Наль чуть склонил голову.

— Да не погаснет ваш очаг, лорд Фаэр.

Смерив его настороженным взглядом, высокопоставленный судебный обвинитель отступил в сторону.

Наль криво усмехнулся.

— Последний военный поход лишил вас одновременно зрения и слуха? — Не дожидаясь возможного ответа, он повернулся к придворной художнице. — Пусть день сияет вам, леди