Так как Наль недоуменно молчал, Ингеральд продолжил.

— Ужели оружейник мой полагает меня пристрастным правителем, коему недоступна гибкость и не близка жизнь подданных? Ты не несешь ответственности за полученное бесчестье, и если желаешь, можешь, не теряя должности, остаться при дворе.

— Ваше Величество! — вскричал Наль, падая на одно колено. Он трепетал всем телом, устремив лихорадочный взгляд на короля. — Целиком и полностью предан я вам, династии и Исналору! Но не заставляйте меня ковать для принца Алуина, иначе в бою это оружие обернется против него.

— Что же, — невозмутимо развел руками Ингеральд. — Похоже, у Алуина появится отдельный оружейник.

35. Дилемма птицеежей

До дверей он дошел шагом твердым и ровным. Сразу за порогом чрезвычайное душевное и телесное напряжение отомстило ему. Едва добравшись до первой ниши, пришлось остановиться. Пережидая сильное головокружение, Наль держался за стену, обливаясь потом и ощущая, как тяжело бьется сердце о ребра, отдаваясь в голове, ноги подкашиваются, а к горлу подступает дурнота. Его опять знобило. Разговор с королем отнял почти все силы, однако мысль о неизвестном исходе конфликта погнала во двор.

Встревоженно сдвинув брови, молодой эльф направился туда, где не разошлась еще шумная, жестикулирующая толпа придворных. Кетельроса среди них не было. Айслин бросилась навстречу с влажно блестящими глазами.

— Кто победил? — серея, отрывисто спросил Наль.

— Ничья! — веско заявил племянник Вальбера.

— Лорд Эйверет, — откликнулся друг последнего.

— Ничья? — удивился Наль. — Что это значит? — Он окинул недоуменным взглядом еще присутствующих и пролитую кровь на земле.

Чуть далее мелькнули золотые волосы Мадальгара, Электриона и Иделинд. Ларетгвары, утешавшие Айслин, верно, прибежали на шум прямо из королевской псарни: в руке у Крейи был прошитый серебряной нитью кожаный ремешок с ошейником, Тириэль забыла снять замшевую рукавицу для ухода за питомцами с короткой шерстью. На поясе Деланнара висела щетка, полная белого пуха, который облеплял всю одежду.

Эльфы расступились. Наль увидел Эйверета. Сорочка его была разорвана у пояса и пропитана алым, как и повязки чуть выше пряжки ремня, а побелевшие губы и опустошенный вид придавали сходства с пасынком. Айслин вернулась к мужу, опустилась на землю рядом с ним, не боясь запачкать в крови белую шелковую юбку, и уткнулась лбом в его плечо.

Окружающие заговорили наперебой. Большинство не сомневалось: у уступающего Кетельросу в военном мастерстве Эйверета не было надежды, какой бы вид дуэли он не избрал. Поединок до третьего поражения либо утомит его прежде умелого противника, либо полученные раны с каждым разом ослабляли бы надежду на победу. Сражаться до того, как одна из сторон попросит пощады, также нецелесообразно: гордый Кетельрос не сделает того никогда, да и вряд ли будет нужда. Эйверет же не мог сдаться, особенно когда вышел биться не за себя. Он выбрал поединок до первого поражения. Придворные гадали, как же надеется конюший успеть пробить превосходную защиту королевского советника, не пострадав сам?

К неожиданности всех, после первого испытания друг друга в бою, бросился он прямо на меч ошеломленного Кетельроса. Тот успел лишь чуть отвести клинок — вместо глубокого ранение вышло более поверхностным и скользящим. Отчаянный бросок под оружие, тем не менее, вывел Эйверета из дальнего боя в ближний, и позволил нанести свой удар мгновением ранее.

Пусть еще спорили эльфы о правилах дуэли, в них не оговаривалось, что ради победы нельзя прибегнуть к поражению. Прием, хоть и отчаянный, был известен, и никогда не расценивался иначе. Вопрос чести сомнению не подлежал.

Лицо Наля просветлело; он быстрым шагом подошел к раненному и сердечно стиснул его руку.

* * *

Вечер в особняке Фрозенблейдов выдался тихим. Айслин закончила массировать протянутые ладони и пальцы Наля, поцеловала его в лоб и вернулась к Эйверету. Тот все пытался успокоить ее и даже улыбаться, хотя боль и жар уложили его в постель.

Наль уронил голову на руки и долго сидел без движения. Разве он не сделал все правильно? И он, и Эйверет. Полные слез глаза матери во дворе замка без укора смотрели в душу. И мягкое молчание ее, также без укора, без гнева, было невыносимым. Остаток дня она избегала смотреть Налю в глаза. Сначала сын, потом муж. Ранение Эйверета колебалось на грани опасного. Чуть глубже, чуть в сторону, и дня этого он мог не пережить. Однако победа перед всеми, пусть немного омраченная своей ценой, защитила честь Айслин и через то оправдала остальных членов Дома.

Все было сделано правильно.

Понимала это и Айслин, но вместо долгожданного утешительного покоя перешла от одного одра болезни к другому. Наль встал и заходил по залу как запертый в клетке зверь. Эти дни он выполнял упражнения для рук даже слишком прилежно, останавливаясь лишь когда те окончательно переставали слушаться от усталости и мускулы начинало тянуть. Все старания его оставались безрезультатными. От отчаяния хотелось выть. Он не верил в исцеление, и совершал предписанные движения механически, пока хватало сил. Расслабиться и читать не удавалось. Для игр не было настроения. Любая беседа и ход мыслей в одиночестве упирались в его новое положение калеки и обесчещенного. Он мог кружить по одним и тем же беспросветным мыслям, как тропами бескрайнего леса на грани миров, где встретил Лонангара. Но теперь проблеска света не было.

Когда холодные мигающие звезды густо высыпали на осеннем небе, он понял, что не ляжет сегодня в постель. Ему опротивела настойка мандрагоры от болей и бессонницы. Когда удавалось заснуть, являлись кошмары. Просыпаясь, он ощущал во рту гнилостный привкус тины и болотной воды. Дыхание было судорожным и беспорядочным, словно легкие только освободились от гнета. Как-то зеленые разводы тины остались на подушке. Он не говорил никому, чтобы снова не напугать, да и сам понимал, что это означает.

Из гиблых болот удалось вырваться, но болота притащились за ним.

Завитушки латунного подсвечника тускло поблескивали в потемневшем помещении, словно глаза вылезающего из топи линдорма. Наль резко опрокинул подсвечник рукой. По пути к выходу из-за кресла на него выпрыгнул крупный пушистый кот, попытался, играя, ловить за ноги.

— Не сейчас, Нагломорд, — отмахнулся Наль.

Кот не принадлежал к потомкам тех, что сопровождали нордов в самовольное изгнание после Огненного Дождя. У него было всего два глаза, один нос и один рот, не было крыльев, и ни голова, ни тело, ни глаза даже не разделялись причудливым окрасом напополам. Свежая кровь поступала в кошачий род Северных Королевств из человеческих поселений. Случилось так когда-то и с маленьким растрепанным комочком на опустевшей