– Ну не будь ребенком. У нас нет выбора.

– Почему?

– Почему?! – повторил Мерш, повысив голос, словно ответ был очевиден. И как будто только сейчас заметил Шахина. – Ты кто?

– Я? – улыбнулся торговец. – Я – парень, который может обеспечить вам на кремации место в первом ряду.

– Мы возьмем лодку.

– Что? Но мы же еще не приехали в Калигхат!

Тем не менее они попросили таксиста сделать крюк, чтобы не попасть в квартал, где происходили кремации. Они выехали на набережную, но очень далеко от места церемонии.

– Мы доберемся туда по реке, – уточнил Шахин. – Пешком туда не дойти. Там уже несколько тысяч верующих. Все прилегающие улицы запружены толпами. Поверьте мне.

Индус был прав. Он уже делал знаки какому-то полуголому субъекту, вероятно факельщику, с черными от грязи ногами, похожему на одноглазого пса. Они сговорились на бенгальском о цене, и Мерш, как обычно, достал свои рупии.

Он не знал точно, что будет искать на этих похоронах. Самого убийцу? Членов Ронды? Или что-то особенное, что даст ему подсказку? Он держался за это расследование, как бербер за своего верблюда. Он брел через пустыню – пространство, лишенное дорог и ориентиров, – и должен был продолжать путь, не обращая внимания на пересохшее горло…

Лодочник, пробираясь между выброшенными на мель грудами мусора, остановился у суденышка, которое наполовину торчало из воды и было так густо покрыто зеленой плесенью, что смахивало на кучу водорослей.

Он отвязал швартовый трос и бросил его в сторону.

– Ты уверен, что эта посудина доплывет до места погребения?

– Без проблем.

И действительно, на воде лодка словно ожила. Длинная, как бамбуковый лист, она скользила подобно бумажному самолетику.

Каждую секунду Мерш испытывал такое ощущение, словно он прикасается к чувствительным точкам этой страны безумных. Он был мастером акупунктуры, который старается, колет пациента иголками, но толку от этого чуть. Он улавливал подспудные вибрации огромного неспокойного тела с его скрытой энергией, но был не способен постичь логику его существования. Теперь, плывя среди речного ила в компании индуса, стоящего, как гондольер, сзади с веслом, и трех спутников, что сидели в лодке, тесно, как горошины в стручке, прижавшись друг к другу, он наслаждался неожиданным покоем, стараясь не замечать окутывающей их знойной дымки.

Но это была не дымка. Это был дым от костров, горящих в двухстах метрах от них. Индия никого не оставляет в покое. Мерш, бросивший взгляд на берег, был застигнут врасплох новым ошеломительным зрелищем.

На серых ступенях клубилось грязно-оранжевое пламя. Вокруг каждого костра копошились голые и черные, как палочки солодки, индусы, которые поддерживали огонь, вороша уголь длинными шестами и подгребая куски падающих на землю тел. Это галлюцинаторное видение периодически исчезало из глаз, стыдливо маскируясь дымным туманом, поднимавшимся от костров.

Шахин встал и опытным глазом окинул берег. И хотя у него не было бинокля, стоял он как пират на капитанском мостике, оценивающий противника.

– Это домы, – объяснил он. – Особая каста неприкасаемых. Они единственные, кто может притрагиваться к трупам…

Николь, несмотря на мрачный характер их маленького круиза, поспешила поделиться своими знаниями о Востоке:

– Но ведь положение неприкасаемых намного улучшилось, правда?

Мерш не верил своим ушам: опять она за свое? Слишком поздно: Шахин, который еще в такси замучил их философскими рассуждениями о Бенгалии и ее особом положении в Индии, с готовностью подхватил эстафету.

– Можно сказать и так, – подтвердил он. – Новая конституция защищает их и позволяет сделать исключительную карьеру. К тому же министр внутренних дел, который разработал эту конституцию в сорок седьмом году, – Бхимрао Рамжи Амбедкар – сам был неприкасаемым. Впрочем, этот выдающийся юрист так и не смог ни войти в дом к представителю другой касты, ни выпить с ним воды из одного колодца. Тысячелетние традиции сразу не изменишь. Статус, точнее, отсутствие статуса у неприкасаемых идет из Вед и других священных текстов: они там вообще не упоминаются. Их не существует. Они – ничто. Это проблема не социальной страты, а чистоты. Хотя Ганди и называл неприкасаемых «Хариджан» – «дети Бога», – они по-прежнему остаются нечистыми. Не так давно, когда тень одного из них коснулась брахмана, тому не оставалось ничего другого, кроме как убить несчастного, чтобы смыть с себя пятно.

– Кажется, тебя этот вопрос горячо интересует, – сказала Николь с полуиронией-полувосхищением.

– Возможно, потому, что я сам неприкасаемый. Мы подъезжаем.

Они повернули к берегу, и все одновременно увидели, как выглядят пышные похороны в Бенгалии.

Были сооружены четыре костра, высотой напоминавшие башни. На каждом из них горел труп. Лопались мертвые головы, отрывались конечности. Зрелище было поистине ошеломляющим: вокруг этих башен, похожих на сложные катапульты, карабкались по лестницам домы, подбрасывая в пламя топливо.

Сцена выглядела одновременно средневековой и сверхъестественной – что-то среднее между аутодафе святой инквизиции и языческим ритуальным костром. Но самым впечатляющим были тысячи паломников в белых одеждах на соседнем склоне, которые внимательно наблюдали за происходящим.

По мере того как лодка приближалась к берегу, Мерш видел их все отчетливее: они стояли или сидели на корточках, молитвенно сложив руки или обхватив ими голову. Все как будто находились во власти транса. Вокруг царила полная тишина: не слышно было ни вздохов, ни плача. Люди пришли не оплакивать мертвых, а проститься с телесной оболочкой Саламата Кришны Самадхи в надежде, что Учитель вскоре явится им в другом обличье.

Лодка причалила к берегу. На этой стороне могли находиться только участники церемонии – голые по пояс брамины с перекинутым через плечо шнуром-упавитой.

Шахин выбрался из лодки и спросил:

– Кого именно вы хотите увидеть?

– Членов Ронды, если таковые здесь присутствуют.

Неприкасаемый помог Николь и Эрве сойти на заплесневелые каменные плиты пристани.

– Они здесь, не волнуйтесь! И даже на почетных местах!

Мерш поднялся по ступеням, и зрелище предстало перед ним во всех подробностях. Как это часто бывает, то, что издалека кажется величественным, вблизи производит почти жалкое впечатление. Кособокие костры угрожали рухнуть еще до того, как полностью прогорят. Предварительно омытые тела горели словно бы нехотя; по мере того как их охватывало пламя, становились видны алые следы на одежде мертвецов – несомненно, погребальные символы.

Стоящие вокруг брахманы пели, дули в раковины, хлопали в ладоши; на них, как вулканический дождь, падали угольки. Стриженые или с волосами, забранными в сальный пучок, с красными цветами на голове, с сильно накрашенными, почти наштукатуренными лицами, уже покрытыми мелкими трещинками, они выставляли вперед круглые, как тыква, животы. Натертые мазями и священными порошками, эти люди кружились в каком-то мистически-комическом танце.

Наблюдая за этим странным действом, Мерш почувствовал в его участниках-индусах некоторую надменность и бесконечное презрение ко всему земному. Их не интересовали логика и результаты, главное для них заключалось в чем-то другом. Они воспринимали мир свысока. Они находились над схваткой.

– Сюда, – позвал Шахин.

Пламя хлопало, как флаги на ветру,