дым яростно клубился. Запах жареного мяса отравлял воздух с каким-то первобытным ликованием. Мершу он был хорошо знаком. В Алжире им не раз, чтобы скрыть следы бесчинств, творимых соратниками, приходилось поджигать целые деревни, складывая трупы внутри домов, чтобы их смерть выглядела естественной.

Во главе с Шахином они поднялись выше по ступеням и, пригибаясь, как опоздавшие на киносеанс зрители, обошли индусов.

Многие мужчины лежали ниц, женщины набрасывали на голову сари, чтобы скрыть лицо. Рисовое поле человеческих существ, расчерченное полосатыми террасами белых туник и цветочных гирлянд. И среди этой толпы – несколько зевак, одетых по-европейски, обвешанных камерами и фотоаппаратами: журналисты, а также полицейские, тоже в белом, но опоясанные кожаными ремнями и в беретах.

– Люди из Ронды здесь, – прошептал Шахин, – и, разумеется, в первом ряду.

– Почему «разумеется»?

– Кришна Самадхи порвал с ними, но уважал ценности Ронды. Что касается самих ашрамитов, то они всегда утверждали, будто простили секту соперников.

Мерш наблюдал за группой привилегированных зрителей, стоявших слева на ступеньке, ближайшей к костру. Ничто не бросалось в глаза, ничто не выделяло их среди остальных.

– Как ты их узнал?

– Они носят специальные рубашки без швов. Их одежда должна выражать единство, свободу…

– Их гуру здесь?

– Хамса? Нет, он никогда не покидает ашрам.

Это имя что-то говорило Мершу, если только он не спутал его с каким-то другим. В Индии чуть ли не каждое слово заканчивалось на «а».

– А кто здесь есть?

– Махант ашрама. Второй номер в списке, если угодно. Падма.

Вот оно что…

– Ты его знаешь?

– Его все знают.

– Я имею в виду – лично.

– Нет. Они живут замкнуто на Сусунском холме. В Королевстве проживает более трех тысяч ашрамитов.

Мерш сделал шаг влево:

– Пойдем, познакомишь нас.

Шахин схватил его за руку:

– Ты уверен?

Мерш обернулся – теперь улыбался он:

– Успокойся, я знаю, как себя вести.

Делегация Ронды состояла из пятерых мужчин и трех женщин. Их рубашки действительно были особенными: туники из единого куска ткани, ниспадающие до колен и придававшие им сходство со скульптурами святых, украшающими порталы христианских соборов.

Шахин заговорил с маленьким и тощим как палка индусом с хохолком на затылке. Они говорили на языке, который Мерш не мог определить, – особый диалект?

– Позволь представить тебе Падму, – наконец сказал Шахин.

Полицейский машинально поклонился, согласно индусскому обычаю. Шахин произнес что-то непонятное, другой так же непонятно ответил. Мерш не мог отвести глаз от шевелюры Падмы – из-за нее тот был похож на хохлатую птицу.

– Что он сказал? – нетерпеливо спросил он.

– Сказал, что знает вас и знает, почему вы здесь.

– Это все?

– Сказал, что через Мать говорила Сарасвати.

– Что это значит?

– Сарасвати – богиня языка и знаний. Он говорит, что послание Матери не может умереть.

– Скажи, что я хотел бы задать ему несколько вопросов.

Ответ был краток:

– Сейчас не время и не место.

– Согласен, но мы преодолели восемь тысяч километров, чтобы получить ответы, и наше время на исходе.

Переводчик отработал на совесть; по осторожным модуляциям голоса Мерш догадался, что его просьба была максимально смягчена. Ни одно слово не прозвучало громче остальных…

– Он может уделить вам несколько минут.

Падма повернулся и в сопровождении своих учеников двинулся прочь. Толпа молча расступалась перед ними с каким-то укоризненным равнодушием.

Падма остановился у хижины, окруженной деревьями с оборванной листвой и корнями, погруженными в черные лужи. Разумеется, вокруг повсюду находились люди – сидящие на корточках, вялые, неподвижные. Это и была Калькутта: оккупированная зона, где человек, этот вездесущий захватчик, занимал всю землю сплошь.

– Что именно ты хочешь ему сказать? – спросил Шахин.

Мерш на самом деле не думал о том, как начать этот разговор. Он пошел ва-банк, рискуя поставить в тупик своего переводчика. Два убийства в Париже, тантризм, убийство Кришны Самадхи… Шахин перевел.

Лицо Падмы, пока он слушал Мерша и Шахина, не меняло выражения. Оно не выражало ничего. Вернее, Падма походил на ребенка, наблюдающего за насекомым, например за муравьем, который тащит на себе непосильный груз.

Махант спросил, есть ли у него доказательства того, о чем он рассказывает.

– У меня есть трупы. Это уже немало.

Шахин перевел и это. Падма ограничился кивком. Без привычного «да» или «нет», просто тряхнул своим высоким хохолком – вылитый какаду!

Казалось, махант размышляет. Мерш разбирался в людях, даже в их индийской разновидности, и мог более или менее догадаться, о чем они думают. Несмотря на монашеский вид и нарочитое безразличие, Падма выглядел удивленным – это означало, что он не знал предыстории. Он не знал об убийствах, о «танцоре» и прочем.

Под занавес Мерш позволил себе небольшую провокацию.

– Думаю, убийца – член Ронды, – сказал он. – Переведи.

Шахин покрылся крупными каплями пота – то ли от близости костра, то ли от слов Мерша, не менее жгучих.

– Он спрашивает, зачем приверженец Ронды пошел бы на такое злодейство? Девиз сообщества – всеобщая любовь.

– Этими убийствами преступник открывает некие двери.

Новый, как в пинг-понге, обмен репликами между Шахином и Падмой.

– Эти идеи относятся к области тантризма, – проговорил неприкасаемый. – Ронда не имеет ничего общего с этой практикой. Кроме того, зачем убийце открывать какие-то двери? И для кого?

Не отвечая, Мерш поманил пальцем Эрве и попросил его закатать левый рукав. Падма побледнел, как будто увидел привидение… и в каком-то смысле так оно и было.

Его губы задрожали, глаза наполнились слезами.

Наконец он заговорил.

– Он приглашает вас в Королевство, – перевел Шахин. – Предлагает вам автомобиль с шофером. Говорит, что надо продолжить эту беседу, но на Сусунском холме, на территории Матери. Вы будете приняты как ятри, то есть как религиозные деятели.

«Только этого нам не хватало, – подумал Жан-Луи. – Братство заманит Эрве в ловушку, как зайца в капкан».

– Мы с радостью приедем, – сказал он, почтительно кланяясь.

И шепнул Шахину:

– Обговори с ним детали. Мы должны уехать завтра утром.

Мерш отступил назад, не сводя глаз с Падмы и его клики. Сказать «прощай» Калькутте, заблудиться в горах, прыгнуть в пасть волка. Действительно, худшая идея за день, но это, он не сомневался, была возможность подобраться к убийце поближе.

Члены Ронды уже исчезали в толпе, когда чья-то рука хлопнула его по плечу.

114

Мерш обернулся: какие еще сюрпризы его ждут?

Он увидел сикха стандартной внешности – то есть больших габаритов – в полицейской форме. Мужчина жестом предложил им следовать за ним. Это был скорее приказ, чем приглашение.

Оцепление охранников в хаки расчищало проход среди толпы паломников к сероватому, одиночно стоящему дереву. Мерш почему-то вспомнил о Масличной горе. Возможно, причиной тому были собравшиеся люди, возможно, цвет полицейских мундиров – в любом случае присутствие полиции его не удивило, как и допрос, от которого он не собирался отказываться. Под листвой цвета лишайника их ждал маленький человек в черном костюме. Цвет его лица также напоминал давленые маслины. Этот субъект состоял из двух частей: верхней половиной он походил на гуру – длинная седая борода, пронзительный взгляд, сурово сдвинутые брови,