— Это вы правы, хитрый мой друг. Тем более что там не только нет ясности, но и быть, в принципе, не может. Все зависит от того, кто трактует. И даже от того, как и чем пообедал перед тем, как идти на суд.

— Ну вот…

— В вашем решении увильнуть и была прекрасность, — заверил он. — Вы еще не поняли, сэр Ричард?

Я спросил с подозрением:

— А что я должен был понять? Это было что-то не то, что я видел?

— То, — заверил он. — Они в самом деле не могут решить, куда отправить того героя. Доводы «за» и «против» абсолютно уравновесили друг друга. Но вашим решением они бы только решили свою проблему, зато создали бы для вас проблему посерьезнее…

Я напрягся.

— Какую?

Он сказал наставительно:

— На мой взгляд, присутствовала, так сказать, проверка, хотя и в не слишком явном виде. Нет, если хотите, даже, точнее, настоящая провокация. И очень опасная. Даже не знаю, было это задумано заранее или так получилось, но вы в ловушку не полезли. Это у вас трусость или осторожность?

— Мудрость, — огрызнулся я. — Что, трудно поверить? Мне тоже, если уж честно. Как я понимаю, чью бы сторону ни взял, другую восстановил бы против?

— Разумеется…

— А так пока что меня никто не трогает.

Он покачал головой.

— Нет-нет, это все пустяки. Провокация намного глубже и серьезнее! Чью сторону выбрали бы, это важно, но не самое важное. Важнее сам факт, что беретесь за такие вопросы. Это показало бы, что занеслись слишком высоко в своем самомнении и оценке своей личности.

Я посмотрел на него исподлобья; у него странное выражение, словно готов утопить меня в дерьме, но не даст это делать другим.

— Это восстановило бы против меня тех и других?

— Абсолютно верно, дорогой друг. И даже третьих, которые выше и важнее.

Я не стал огрызаться, что я не его дорогой друг, он тут же упрекнет, что шуток не понимаю, это же такой оборот речи, ни к чему не обязывающий, а он смотрел с улыбкой, словно читает, как в детской книге с картинками, мои примитивные эмоции и простенькие мысли.

— Почему так? — спросил я угрюмо. — Разве светлые не на моей стороне? В смысле, не на стороне человека?

Он поморщился.

— Всегда поражался, что люди помнят, кому в прошлом году пытались залезть под платье, но уже забыли, из-за чего начался Великий Раскол. Когда Всевышний создал человека, он созвал ангелов и велел всем поклониться ему, объявив, что именно его назначает царем природы, венцом творения и хозяином всего созданного им мира. Часть ангелов повиновалась, часть отказалась… Была война, победители сбросили побежденных на землю и поместили в ад.

— Это я помню, — прервал я. — А что нового в этой интересной версии, написанной победителями?

— Ничего, — ответил он. — Просто ангелы, что поклонились человеку, далеко не все сделали это с охотой. Как и те, кто не возжелал поклониться, далеко не все стали человеку врагами. Большинство к человеку остались равнодушны, но те, кто его не любит, есть на обеих сторонах.

Я пробормотал:

— Ничего себе. С каждым днем все радостнее жить…

Он сказал с усмешкой:

— Человек все и всех делит на хороших и плохих, полезных и вредных по отношению к себе любимому. Пчела — полезно, оса — вредно, хотя те и не подозревают о человеке и никак к нему не относятся. Так и ангелы… там нет хороших, как нет и плохих. Они все — ангелы, все в чем-то немножко разные.

Я пробормотал:

— Но как же тогда…

Он покачал головой.

— Не догадываешься?

— Ну… пока не совсем…

— Хорошими или плохими, — сказал он, — считает их человек. В зависимости от своих… убеждений. Это следствие свободы воли. И эта незримая черта, которую проводит между ангелами человек, постоянно сдвигается им же то в одну, то в другую сторону.

Я пробормотал:

— Скорее в одну…

Он кивнул.

— Быстро схватываете, дорогой сэр Ричард. Я всегда вами восхищался.

— Как мы восхищаемся самой быстроногой черепахой, — поинтересовался я, — обогнавшей других на соревнованиях?

Он улыбнулся.

— Зачем же так… Вы в самом деле хороши.

— Спасибо, — ответил я. — Ничего сложного. Черта, за которой наши поступки становятся… э-э, считаются непозволительными, тоже сдвигается. В одну сторону. Человек уходит от дикости, если вы, сэр Сатана, еще не знаете.

— И приближается ко мне, — сказал он.

Я хмуро посмотрел в его довольное лицо. Он прав, хотя мне и не нравится такая правота, но это от меня не зависит.

Его лицо внезапно помрачнело, он произнес неожиданно мягко и, как мне показалось, с некоторой неуверенностью:

— Даже не знаю, есть ли свобода воли у меня самого?.. Или это нечто вложенное Всевышним: искушать нестойких и тем самым отсеивать плевелы от здоровых зерен?

Я фыркнул:

— Тогда у человека тоже нет. Мы следуем твердо заданной программе — плодиться и доминировать, захватывая новые территории. Ибо Господь велел плодиться и размножаться. И все подчинено этому, даже любовная лирика. Так что, сэр Сатана, уверяю, если вы рискнули отказаться кланяться человеку, то проявили именно свободу воли! Иначе пришлось бы заподозрить Всевышнего в продуманном коварстве, а этого даже вы о нем не скажете.

— Вы меня успокоили, — сказал он с непонятным выражением.

— Так что, — закончил я, — отвечать придется по полной. И мне, и вам. Чашечку кофе?

— Да, — ответил он, — только побольше, а то становитесь то ли жадным, то ли интеллигентным.

После его ухода я сотворил еще две большие чашки горячего и сладкого кофе, выдул одну за другой и, помотав головой так, что уши почти захлопали по голове, как у Бобика, сел за стол и вытащил бумаги из самого нижнего ящика.

Чем Сатана понятнее, так это тем, что он человечнее. И все действия его понятны и близки нам. Если деяния Господа неисповедимы, то все, что исходит от Сатаны, нам понятно и даже близко. Сами бы так делали, будь у нас чуть больше силы и власти, а уж всего остального, ну там наглости, дерзости или нежелания слушаться авторитетов — у нас и так в избытке.

Через час явился Альбрехт, поклонился с порога, я видел, как дернулись крылья его породистого носа, будто в комнате все еще витают запахи ладана и серы, посмотрел на меня с вопросом в серых внимательных глазах.

— Сэр Альбрехт, — сказал я нетерпеливо, — мы одни, давайте без церемоний. Раз уж явились раньше, чем я изволил вызвать вас перед свои ясны государевы очи, то давайте хрюкайте, что там у вас за гадость для меня в ваших безразмерных карманах, куда складываете украденное из казенной казны.