пару раз сама себе вмазала по лицу, приказывая забыть шоколад лживых глаз и все слова, что наговорил мне Басов.

По нулям.

Ничего не помогало. И я снова ревела. А потом шла умываться ледяной водой, чтобы хоть как-то усмирить, бушующую в груди истерику.

Измучилась. Голова трещала по швам. Горло саднило. Но всё же организм не выдержал перенапряжения и забылся беспокойным сном уже далеко за полночь. А затем неожиданно вздрогнул и проснулся.

Я даже не поняла сначала, что именно меня выдернуло из-за черты, и беспокойно прислушивалась к почти абсолютной тишине.

Ничего.

Сердце жалобно заныло за рёбрами, приготавливаясь к очередному витку боли.

Я же вновь упала на подушки и в изнеможении прикрыла глаза, медленно опустошая лёгкие от раскалённого воздуха. Зажмурилась. Сошла с ума от ужаса перед обозримым тёмным, унылым, полным уродливых теней будущим.

И снова вздрогнула, когда в окно что-то явно ударилось.

Может птица? Или ветка от стоящего рядом с домом дерева? Сегодня ветрено, так что вполне себе может быть.

Снова удар.

— Что за…?

Подскочила на кровати, нацепила на глаза очки и уставилась в тёмное окно, за которым потусторонними образами мелькали тени. Встала на ноги, неуверенно замялась, но всё же двинула в сторону сомнительного шума. Упёрлась в подоконник ладонями и, нахмурившись, оглядела двор, заставленный машинами.

Ничего подозрительного.

И только я было успокоилась, убедившись, что мне всё послышалось, как совершенно точно тишину за окном разорвало тихое, но отборное ругательство. А в следующую минуту я фактически окаменела от ужаса, потому что неожиданно, будто бы я попала в отборный хоррор, на перилах моего балкона появилась чья-то рука.

А за ней и вторая.

Тёмный силуэт подтянулся и перевалился через ограждение, а затем вырос в полный рост, заставляя меня пятиться от страха назад и в отрицании качать головой, беззвучно открывая и закрывая рот.

— Это сон, я просто всё ещё сплю…

Но он всё не останавливается, не растворяется в воздухе, а поднимает руку и тихо стучит костяшками по окну. Раз. Второй. Третий…

Вжимается в стеклопакет, рассматривая, что и кто есть внутри. Снова стучит, пока мои колени от страха превращаются в желе, а я сама отчаянно щиплю себя за бедро в тщетной попытке проснуться.

Потому что не может же это всё быть на самом деле!

Но чёрный силуэт не останавливается на достигнутом, а поднимает руку и снова стучит, а затем я слышу знакомое:

— Истома!

Я спятила. Да! Совершенно точно тронулась головой, потому что всё это из области фантастики и вообще сказок про единорогов, драконов и прочую нечисть.

— Открывай, твою мать!

Я на секунду зависаю, а затем зажимаю рот ладонью и трясу головой.

Какого чёрта я не просыпаюсь? Это же абсолютно не смешно! Это больно! Это просто ужасно так издеваться надо мной! За что? Чем я провинилась перед грёбаным миром, что он так изощрённо глумится надо мной?

— Я выбью эту хренову дверь, если ты сейчас же не откроешь мне, — слышу я сердитый выговор и качаю головой, но тело, предавая меня по всем фронтам, шагает вперёд до тех пор, пока я почти вплотную не оказываюсь у балконной двери.

Прижимаю ладони к холодному стеклу. Вглядываюсь в черты лица того, кто стоит всего лишь в метре от меня будто бы треклятый Ромео Монтекки? Боже, зачем он здесь? Навещать мне очередной отборной лапши на уши? Так, мне хватило, до сих пор всё комом стоит поперёк горла.

Резко разворачиваюсь и иду в постель. Пусть ломится хоть до второго пришествия. Но тут же вздрагиваю и замираю.

Удар в стекло.

— Раз!

— Плевать, — шепчу я сама себе.

Ещё удар.

— Два!

— Это очередная жестокая игра, Ника! Не верь ему! Он блефует, — хочется влепить себе звонкую оплеуху, чтобы очухаться и не тонуть в многочисленных «ах, если бы».

— Три!

Боже, он же разбудить мать и тогда…

— Ненавижу! — рычу тихо и всё-таки сдаюсь, кидаясь к двери и максимально осторожно проворачивая ручку.

Холодный воздух тут же лижет голые икры и пробирается выше, пощипывая бёдра и ещё не до конца зажившие ранки от портупеи. Кожа покрывается мурашками, а где-то внутри меня уже чиркает спичкой моё второе Я и поджигает высохший за эту неделю стог из претензий и обид.

Какого чёрта?

Глаза в глаза и позвоночник лупит сноп молний. Сердце, получив мощнейшую дозу адреналина, захлёбывается, хотя кровь с каждым пролетевшим мимо нас мгновением, стынет в жилах.

— Что тебе нужно, Басов? — вытираю я тыльной стороной ладони слезы и срывающимся шёпотом спрашиваю, пока сам парень тяжело и часто дышит, скользя по мне каким-то полубезумным взглядом.

— Ты…

Шаг ко мне. Прихватывает за ворот ночной сорочки и резко дёргает на себя так, что ткань жалобно трещит под его пальцами. Подтягивает выше, пока я не встаю на носочки, тщетно пытаясь оторвать от себя его ладони, одна из которых прихватила меня за талию и бесстыже принялась комкать подол, задирая его всё выше и выше. Сам же Ярослав глубоко тянет ноздрями воздух, ведя кончиком носа по моей скуле. И почти стонет:

— Вся, Истома!

А затем обрушивается на мои губы…

Глава 43.1

Вероника

Стоит только его языку толкнуться внутрь меня, как все мои предохранители разом перегорают. В голове взрывается и поднимается огромным термоядерным грибом лишь одна единственная мысль:

«Кайф!»

Стонем оба в голос. Я — потому что с пугающей скоростью проигрываю ему. Он — потому что знает, как сломать меня в нужную ему сторону.

Чёртов кукловод.

Но неужели я пала так низко? Неужели окончательно превратилась в его марионетку?

Собираю остатки поруганной гордости в кулак и со всей силы бью Басова в грудь. Разлетаемся в разные стороны, но уже через секунду снова с треском стыкуемся, как два мощных магнита, потому что парень просто не оставляет мне шанса скрыться от него в этой тесной комнате.

— У тебя совсем кукуха съехала? — злобно шепчу я, выворачиваясь из его стальных рук. Верчу головой, чтобы парень вновь не набросился на мои губы, но Ярославу и это обстоятельство не помеха — он буквально хозяйничает на моей шее, спускаясь всё ниже и ниже в ворот ночной сорочки.

— Совсем, — хрипит Басов.

— Какого чёрта ты припёрся?

— Соскучился, Истома, — его горячий язык касается моей мочки, сноп искр вспыхивает где-то в районе затылка, а меня саму бомбит, — крышу без тебя рвёт!

— Пошёл вон отсюда! — за волосы отдираю я его от себя.

Стонет опять, а следом в свете тусклого дворового фонаря