class="p1">Настолько в порядке, что после разговора с МакАфи решил еще раз зайти в бар, чтобы отпраздновать. МакАфи обещал связать меня с бывшей охранной фирмой Торна, дабы поговорить о потенциальных клиентах для моего отдела по кибербезопасности.

Одна неделя обернулась двумя.

Две – тремя.

Не успел я оглянуться, как пролетел целый месяц.

Где-то на второй неделе я перестал ходить по барам и начал посещать винный магазин. Не имело смысла спорить с барменами или обходить стороной озабоченных домохозяек, ищущих грязный секс, пока я напивался в хлам.

Однажды я заглянул в календарь и понял, что напивался до беспамятства тридцать дней подряд. Ненадолго задумался о том, чтобы отправиться в реабилитационный центр. Но это было бы разумным поступком. Правильным.

Вместо этого я резко завязал.

Выбросил все бутылки виски и коньяка в мусорное ведро. Удвоил нагрузки в спортивном зале. Привел себя в порядок.

Протрезвев, сделав новую прическу и несколько раз посетив чертовы семейные ужины в доме Тома из «Семейки Брейди», я наконец-то сделал это.

Я перестал думать о Хэлли.

Перестал думать о том дне, когда она сказала мне катиться на все четыре стороны.

И начал жить своей жизнью.

Это было действительно так просто.

Видишь, придурок? Ты можешь сделать все, что захочешь. В конце концов, ты же Рэнсом Локвуд.

Глава 23

Хэлли

– Мы когда-нибудь поговорим о нем? – Келлер смотрел на меня из-за стены своей кухни, хрустя зелеными чипсами начо. Наверное, с капустой.

– О ком? – Я не отрывала взгляда от набросков, которые рисовала на диване. Он служил мне кроватью с тех пор, как я переехала к другу, выгнав Рэнсома и отказываясь вскрывать присланные родителями конверты с новыми кредитными картами.

– О Волан-де-Морте.

– Мы не произносим его имя. – Я вздрогнула.

– Тогда о Рэнсоме.

– О нем тоже не говорим.

Я рисовала израненное сердце, стянутое, как корсет. Сердце таяло, просачиваясь между нитями. Я закусила нижнюю губу, чтобы подавить стон боли. От одного его имени хотелось плакать.

– Милая, это нормально, когда ты чувствуешь, что не справляешься. – Келлер присел на край дивана и погладил меня по волосам.

– Нет, не нормально. – Я встала, подошла к своему чемодану, стоявшему в углу гостиной, и открыла его. В нем лежал конверт с наличными, которые я копила много лет. Отец всегда говорил, что наличные должны быть под рукой, и он не ошибался. Они понадобились мне для оплаты эрготерапии[31], а также репетиторства, чтобы помочь справиться с моей неспособностью к обучению и дислексией. Потом была Илона. Ее услуги тоже стоили недешево.

Я вытащила банкноты из конверта и молча пересчитала. Там осталась всего одна тысяча. Больше ничего. Черт.

– Я могу одолжить тебе немного денег, – раздался голос Келлера с дивана.

– Мне не нужны твои деньги, я хочу, чтобы ты дал мне работу.

Я захлопнула чемодан, встала и прошла на кухню за стаканом воды. Этот разговор мы вели уже бесчисленное количество раз. Я отчаянно хотела получить работу в его салоне. Но Келлер все время предлагал просто дать мне денег, пока я снова не встану на ноги. Я не могла принять его предложение. Не желала быть обязанной ему – или кому-либо еще, – и я не знала, когда мое финансовое положение улучшится.

Келлер прошел за мной на кухню. Он владел однокомнатной квартирой в Западном Голливуде. Несмотря на крошечный размер, обставлена она была безупречно. Серые мягкие диваны и кресла из тончайшей кожи, персидские ковры, пледы из искусственного меха, абстрактные картины, которые он купил по дешевке на ярмарке в центре Лос-Анджелеса.

Я налила себе стакан воды из-под крана, затем повернулась и прислонилась к его белоснежной кухонной стойке.

– Дорогая, ты же знаешь, я бы так и сделал, даже не задумываясь. – Келлер сжал мои руки с выражением раскаяния на лице.

– Что же тебя останавливает? – требовательно спросила я. – Почему не дашь мне шанс?

– Ну, работа в «Мэйн Скуиз» – это не игра. – Он неловко потянулся, потирая затылок. – Тебе придется рано вставать на смену, резать фрукты и овощи в пять утра… иметь дело с невыносимыми покупателями.

– И ты не веришь, что я хорошо справлюсь? – Я изогнула бровь, чувствуя, как веко дергается от раздражения.

Он поморщился.

– Ты никогда в жизни не работала, Хэл.

– Все бывает впервые.

– Ты права. – Друг вздохнул, выглядя измученным. – Но этот бизнес действительно очень важен для меня. Это мой хлеб, и я не могу позволить себе никаких промашек. Не думаю, что ты понимаешь. – Он закрыл рот и покачал головой. – Дорогая, я действительно не беру у отца ни цента. Если все полетит к чертям, я не смогу выплатить закладную за это место. Не смогу оплачивать лизинг за свою машину. У меня нет плана Б. Или плана В. Это все, что у меня есть. Мой маленький салон по продаже соков. Мой отец – бездельник и рок-звезда, влюбленный в себя, в свою дурь и в ту девушку, которая на данный период ему отсасывает, – не знаю, кто это в этом месяце, но она наверняка моложе меня. Мне не на что опереться. Мамочка и папочка Торн не внесут за меня залог. И я люблю тебя! – страстно воскликнул он. – Но…

– Но ты не можешь на меня рассчитывать, – мягко закончила я.

Я понимала. Правда понимала. Келлер знал меня до того, как я изменилась. До того, как осознала, что жизнь не американские горки из дизайнерских сумочек и ошибок. Он знал меня как девушку с личным водителем, с кредитками, с домом, который не соответствовал ее несуществующей зарплате. Он любил меня такой, какой я была. Я подруга по тусовке. Девушка, которая неплохо соображает и с которой всегда весело. Но это не значит, что он мог доверить мне свои средства к существованию.

И… я не могла его в этом винить.

Я не давала ему никаких оснований полагать, что понимаю и могу жить в реальном мире. Пока что.

Слабо кивнув, я повернулась, ополоснула стакан и поставила его на подставку для посуды.

– Мне пора.

– Ох, дорогая, не надо так! У меня нет планов до двух часов. Мы можем запоем посмотреть «Продажи с видом на закат», поглощая эти органические кокосовые штуковины из «Хол Фудс», которые выглядят полезными, но на самом деле чертовски калорийны.

Улыбнувшись, я схватила его за полы рубашки и притянула к себе.

– Все нормально, Келлер. Я не злюсь. Ты позволяешь мне бесплатно жить здесь, пока я не разберусь со своим дерьмом. Ты ничего мне