прежде чем она смогла остановить себя – мысли и речь действовали в унисон:

– Если б это были ваши собственные дети, то вы наверняка с бо́льшим рвением стремились бы их спасти!

– Но ведь это не так? – Балвейн вдруг стал выглядеть намного старше своих лет. – Моих дочерей нет в живых, и жены тоже. Караван, с которым они ехали, подвергся нападению разбойников. Моей семье удалось убежать в лес, но потом пришли волки, и возглавляла их волчица, мамаша которой спуталась с кем-то из ликантропов. По-моему, она все это время тенью кралась за караваном, поджидая своего шанса. В конце концов, я ведь убил ее самца и детенышей, и она намеревалась сделать то же самое с моими отпрысками. Она всё еще где-то там, но я покончу с ней прежде, чем умру сам.

Церера увидела, как гнев и печаль, объединившись у него на лице, изменили его черты, открывая как того человека, которым он был, так и того, кем он мог бы стать. Увиденное не заставило ее проникнуться к нему большей симпатией, но она стала лучше понимать его.

– Ты думала, что знаешь меня? – обратился к ней Балвейн. – Ты всего лишь ребенок! Что ты можешь знать о горе взрослых людей?

– Больше, чем вы можете подумать, – ответила Церера. – И я сожалею о вашей потере, правда сожалею. Мы найдем этих пропавших детей без вашей помощи, но я думаю, что вашей жене и дочерям было бы стыдно за вас.

Балвейн воздел было правую руку, и Церера приготовилась к удару. Лесник встал между ними, и Балвейн отступил.

– Убирайтесь! – рявкнул он. – Очень надеюсь больше никого из вас не увидеть!

Мажордом поспешил вперед, чтобы проводить их к двери, которая по его шепотку тут же распахнулась. Прежде чем та закрылась за ними, Церера рискнула в последний раз бросить взгляд на Балвейна, но тот неотрывно смотрел на резное панно на стене, погрузившись в мечты об истреблении волков.

LI

OFERMOD (староангл.)

Гордыня, самообольщение

Гости больше не разговаривали, пока благополучно не оказались в отведенных им покоях, где обнаружили три простецкие кровати, каждая с жестким матрасом, еще более жесткой подушкой и единственным одеялом – вероятно сделанным из бумаги, судя по теплу, которое оно могло обеспечить. Едва только они остались одни, Лесник поднес палец к губам, указал на стены комнаты, а затем прикоснулся тем же пальцем к своему правому уху. Потом подошел к одному из окон и открыл его, впуская шум со двора внизу. Когда он заговорил, прозвучало это не громче шепота, и Церера с Дэвидом отвечали ему тем же манером.

– Балвейн в каком-то смысле сильно изменился, – произнес Лесник. – И, к сожалению, не в лучшую сторону. В его лице эти земли получили неважного смотрителя.

– Он что-то скрывал, – сказала Церера. – И мажордом тоже.

– Балвейну всегда было свойственно скрывать больше, чем показывать, хотя вряд ли в этом смысле он так уж уникален. По крайней мере, он попытается найти способ обратить опасность, исходящую от фейри, в свою пользу. У нас есть всего одна ночь под его крышей, чтобы выяснить все, что только можно, и при этом будем надеяться, что тем временем ты сможешь вывести нас на Калио и тех детишек.

Церера выставила перед собой руку.

– Теперь, когда мы избавились от присутствия Балвейна, боль немного утихла. А там мне иногда приходилось прикусывать губу, чтобы не вскрикнуть.

– Мы находились на уровне земли, – заметил Дэвид. – Еще чуть-чуть, и оказались бы в погребах и темницах – а то и где похуже.

И Церера поняла, что он вновь припоминает часы, проведенные в блуждании по закоулкам Скрюченного Человека.

– Если Церера так остро ощущала присутствие Калио, то это может служить лишним подтверждением тому, что дриада открыла способ перемещаться под замком, – заключил Лесник. – И если Калио где-то там, внизу, то и фейри тоже – или, по крайней мере, кто-то из них.

– Я совершенно не представляю, в какие глубины могут уходить туннели Скрюченного Человека или насколько обширна их сеть, – ответил Дэвид, – но под одним только замком они наверняка тянутся на многие мили. Когда замок развалился, часть из них, скорее всего, обрушилась, но многие наверняка уцелели.

– Тогда нам нужно найти способ проникнуть туда и позволить Церере сделать все остальное.

– Но зачем фейри приходить сюда? – спросила та. – Есть ведь и более безопасные места, где они могли бы спрятать детей. В этом замке полным-полно стражников и солдат, и все они вооружены сталью. Это, наверное, самое опасное место для фейри.

– Потому что, если они смогут убить Балвейна, то посеют ужас и смятение, – ответил Дэвид. – Другие представители знати будут бороться за власть, препираясь и сражаясь друг с другом. Погрязшего в междоусобицах врага легче победить.

– Балвейн наверняка учитывает такую возможность, – заметил Лесник, – и все же он не выказывал никаких признаков беспокойства. Похоже, что власть и алчность окончательно замутили ему рассудок.

– Его разум показался мне довольно незамутненным, – возразила Церера. – Может, разве что мыслями об убийстве волков. Почему вы не упомянули при нем, что мы используем Калио, чтобы выследить фейри?

– А почему ты сама этого не сделала? – парировал Лесник.

– Потому что я ему не доверяла. Больше того: он мне сразу очень не понравился, вот потому-то я и не испытывала к нему доверия. Хотя это неправильно, так ведь? Вовсе не обязательно любить кого-то, чтобы верить в его способности. В мире полным-полно неприятных людей, которые могут быть настоящими асами в своем деле, пусть даже то, что выходит у них лучше всего, – это вызывать отвращение у окружающих.

– Итак, если мы признаём, что Балвейн умен, неприятен и ему нельзя доверять, – заключил Дэвид, – то остается вопрос: какую именно игру он затеял?

LII

SCRENCAN (староангл.)

Подбрасывать камни под ноги, препятствовать

Балвейн остался в приемной совсем один. Его мажордом и прислуга были заняты в другом месте – следили за тем, чтобы последние приготовления к встрече знати прошли без сучка без задоринки. Стол в Большом Зале будет накрыт на шесть персон, а Балвейн усядется во главе его. Здесь не будет ни стражи, ни советников. То, что за этим последует, предназначено только для глаз и ушей тех, у кого самая голубая кровь.

– Покажись, – велел Балвейн, и резное панно тут же зашевелилось. Тело самого крупного волка раздулось, словно зверь был готов родить, и на пол упала деревяшка, очертаниями отдаленно напоминающая человеческую фигуру. Мерцание, и перед