– Я, конечно, всего лишь полицейский, – начал Грант, – и, возможно, никогда не вращался в соответствующих кругах. Быть может, поэтому я встречался только с приличными людьми. Где можно найти женщину, которая заводит дружбу с убийцей двух своих сыновей?

– В Греции, пожалуй, – сказала Марта. – В Древней Греции.

– Я не могу припомнить примеров и оттуда.

– Или, скорее всего, в сумасшедшем доме. Елизавета Вудвилл не проявляла никаких признаков безумия?

– Не замечено. А она царствовала лет двадцать.

– Вот видишь, вся эта история – фарс, а совсем не трагедия, – заявила Марта, собираясь расставлять цветы. – Да, я знаю, что он убил Эдуарда и маленького Ричарда, но все-таки он такой душка, а для моего ревматизма совсем не годится жить в комнате окнами на север!..

Грант рассмеялся; хорошее настроение вернулось к нему.

– Да, конечно. Театр абсурда, а не трезвая историческая наука. Вот почему историки меня поражают. У них, кажется, совсем нет чувства реальности; людей они видят как плоские картонные фигурки на схематичном фоне.

– Наверное, когда все время возишься с древними рукописями, до людей просто руки не доходят. Я имею в виду не персонажей этих рукописей, а просто живых людей. Из плоти и крови. И как они ведут себя в жизни.

– Как бы ты сыграла ее? – спросил Грант, помня, что Марта должна профессионально разбираться в мотивации человеческих поступков.

– Кого?

– Женщину, добровольно покинувшую монастырь и примирившуюся с убийцей своих детей за семьсот марок в год и право присутствовать на королевских приемах.

– У меня бы не получилось. Такие попадаются разве что у Эврипида или в сумасшедшем доме. Ее можно играть только как последнюю дрянь. Знаешь, из этого выйдет отличная пародия на романтическую трагедию. Из тех, которые пишут белым стихом. Надо будет как-нибудь попробовать – на благотворительном утреннике или еще где-нибудь… Надеюсь, ты любишь мимозу… И кто только придумал женщину, которая водится с убийцей своих детей?!

– Никто ее не придумывал. Елизавета Вудвилл в самом деле приняла пенсию от Ричарда. Ее дочери посещали балы во дворце, а она писала другому своему сыну, от первого брака, Дорсету, чтобы он возвращался домой из Франции и помирился с Ричардом. Как предполагает Олифант, она либо боялась, что ее силой вытащат из убежища (ты когда-нибудь слышала, чтобы человека насильно лишали церковной защиты? За такое сразу же полагалось отлучение, а Ричард был весьма примерным католиком), либо ей наскучила монастырская жизнь.

– А что ты думаешь по поводу этих странностей?

– Совершенно очевидно, что принцы были еще живы и здоровы. На другое никто из современников и не намекает.

Марта придирчиво осмотрела расставленные веточки мимозы.

– Да, верно. Ты рассказывал, что подобного обвинения не было и в том Билле об опале… После смерти Ричарда, я хочу сказать, – поправилась актриса, переведя взгляд с мимозы на портрет, затем на Гранта. – Значит, ты и в самом деле думаешь, что Ричард не имеет никакого отношения к смерти мальчиков?

– Я совершенно уверен, что они были в полном здравии, когда Генрих прибыл в Лондон. Ничто не может объяснить тот факт, что он не воспользовался случаем поднять шумиху, если мальчики и в самом деле исчезли. У тебя есть другие предположения?

– Нет, конечно нет. Это совершенно необъяснимо. Я всегда полагала, что разразился жуткий скандал и что смерть принцев стала основным пунктом обвинений против Ричарда. Да, ты и мой кудрявый ягненочек чудесно проводите время! Предлагая тебе заняться расследованием, чтобы скоротать время, я и не думала, что вношу вклад в переосмысление нашей истории. Да, чуть не забыла – за тобой охотится Атланта Шерголд.

– За мной? Мы никогда не встречались.

– Да. Она просто мечтает растерзать тебя. Говорит, что Брент пристрастился к Британскому музею, как наркоман к своему зелью. Никакими силами не вытащить его оттуда. А когда это ей удается, мысли его все равно витают в Старой Англии. На нее не обращает внимания, даже перестал бывать на каждом представлении «По морю в корыте». Ты часто видишь Брента?

– Он ушел за несколько минут до тебя. Но в ближайшие дни он вряд ли даст о себе знать.

Грант, однако, ошибся.

Перед самым ужином ему принесли телеграмму от Брента.

ПРОКЛЯТЬЕ ПРОКЛЯТЬЕ ПРОКЛЯТЬЕ ТЧК СЛУЧИЛОСЬ НЕПОПРАВИМОЕ ТЧК ВЫ ПОМНИТЕ ХРОНИКУ ЛАТЫНИ КОТОРОЙ Я ГОВОРИЛ КОТОРУЮ ПИСАЛ МОНАХ КРОЙЛЕНДСКОМ АББАТСТВЕ ТЧК ТОЛЬКО ЧТО ВИДЕЛ ЕЕ ТЧК ПРИВЕДЕНЫ СЛУХИ СМЕРТИ МАЛЬЧИКОВ ТЧК ХРОНИКА НАПИСАНА РАНЬШЕ СМЕРТИ РИЧАРДА ТЧК МЫ ПОГИБЛИ ТЧК ОСОБЕННО Я ТЧК МОЯ КНИГА НИКОГДА НЕ БУДЕТ НАПИСАНА ТЧК РАЗРЕШАЕТСЯ ЛИ ИНОСТРАНЦАМ ТОПИТЬСЯ ТЕМЗЕ ИЛИ ЭТО ПРИВИЛЕГИЯ АНГЛИЧАН ТЧК БРЕНТ

Наступившую тишину нарушил швейцар, принесший телеграмму:

– Она с оплаченным ответом, сэр. Вы будете отвечать?

– Что? Нет, нет… не сейчас. Потом.

– Очень хорошо, сэр, – промолвил швейцар, уважительно взглянув на телеграмму в два листа; в его семье обычно удавалось ограничиться одним листом. И он удалился, на этот раз не напевая.

Грант стал размышлять над сведениями, переданными ему с истинно американской экстравагантностью. Он снова перечитал телеграмму.

– Кройленд… – протянул он в задумчивости. Почему это название встревожило его? Оно ему еще не встречалось. Кэррэдайн упоминал просто о какой-то монастырской хронике.

В своей профессиональной деятельности Грант слишком часто натыкался на факты, которые противоречили созданным до того гипотезам, и потому он не так легко поддавался панике. На новую информацию он отреагировал так, как сделал бы при проведении настоящего следствия. Он принялся рассматривать противоречивый факт со всех сторон. Холодно. Беспристрастно. Не впадая в отчаяние, подобно бедняге Кэррэдайну.

– Кройленд, – повторил он вслух. Кройленд находится где-то в Кембриджшире. Или в Норфолке? Где-то там, на границе, среди болот.

В палату вошла Лилипутка и поставила широкий поднос с ужином на грудь Гранта, но тот ничего не замечал.

– Вам так удобно? – спросила сестра. Не услышав ответа, она повторила вопрос: – Вы дотянетесь до пудинга, если я оставлю его на краю?

– Или![53] – закричал Грант на девушку.

– Что?

– Или, – прошептал он, уставившись в потолок.

– Мистер Грант, вам нехорошо?

Инспектор увидел озабоченное лицо Лилипутки, заслонившее знакомые трещины на потолке.

– Нет, напротив! Мне замечательно! Погодите минутку, сделайте одолжение, отправьте телеграмму. Дайте-ка блокнот. Из-за этого пудинга я не могу до него дотянуться.

Сестра подала ему блокнот и карандаш, и Грант написал:

Можно ли найти упоминание о подобных же случаях во Франции приблизительно в то же время?

Грант

Затем с аппетитом съел ужин и приготовился насладиться глубоким сном. Грант уже почти заснул, когда вдруг почувствовал, что кто-то склонился над ним. Приподняв веки, он увидел прямо над собой встревоженные глаза Амазонки – в свете лампы они казались больше