ним, не осталось сил, но супруг как всегда не оставил. Он крепко обнял меня сзади, принялся нашептывать ласковые слова, гладить, целовать, и от этого я плакала ещё горше.

За ночь нас не единожды разбудил требовательный писк младенцев, причем просыпались они в разное время. Мэй едва успевала накормить мальчика, как начинала плакать девочка. Сына назвали Нордом, а дочу — Айрин. Это имя предложил Марк, и Мэй с Дэром с радостью согласились. Оказывается, они заранее даже и не думали о том, как назовут малышей.

— Я хотела написать список, — сказала Мэй, — но забыла. По-моему, и без предварительных споров хорошо получилось!

Мы рассмеялись. «Хорошо» рядком лежало на мягких одеялах между мамой и папой, и сразу было видно — мальчику достались волосы Мэй, Айрин же будет черноволосой. Зато глаза у обоих были пока что серые.

Мы собрались домой только через три дня, и всё это время не утихал ледяной дождь. Кругом дома советов шел обычный мокрый снег — заслуга Марка, но стоило отойти — и сосульки больно впивались в лицо.

Погрузив маму и малышей на сани, мы с Марком пошли впереди, а Дэр, конечно, сбоку. Несмотря на ночные бдения, он выглядел бодрым и счастливым. Ещё бы! Что уж говорить про всеобщую радость, когда мы приехали в поместье. Даже раненые вышли приветствовать маленьких человечков, поднялся и тяжело раненый Ласс. Стоило ли мне называть его отцом? Однако с разговором пришлось подождать.

— Перемены жестоки, — сказал Колэй, взяв на руки внуков. — Но даже теперь, когда мы потеряли частицу себя, у нас есть надежда. Злой знак перечеркнут добрым. Мы справимся.

Он не бросал слов на ветер. Конечно, трудно было улыбаться наперекор боли, отчаянию и пустоте, но Грозовые привыкли к бурям, и всего через пару недель страшные морозы отступили. А по прошествии времени, когда люди устроились на новом месте, небольшой отряд поехал смотреть на останки любимого дома. Я была в их числе.

Горло сдавливали невыплаканные слезы, ибо от дома молний остался только фундамент. Большая часть вещей была испорчена, но кое-что удалось спасти. И башня. Она не пострадала. Я вопросительно поглядела на дядю:

— Где же будет новый дом?

— Вряд ли здесь, Габи. Один раз мы уже потеряли поместье, и придется пережить утрату снова. Я чувствую, что ему было больно, ведь дом жил и дышал вместе с нами. Его сердце уже не бьется, он спит на красной земле вечным сном. Также, как те, кого эта буря забрала с собой.

— Священная долина, — сказала я. — Мэй видела во сне дом, он был там. И мне снилось это место.

— Возможно, ты права, и время пришло, — кивнул дядя. — Но это решать не мне. И если и будет когда-нибудь построен дом радуг, он станет нашим общим домом, не только логовом гроз.

Мы собрали остатки вещей, убрали мусор и простились с домом. Уже на обратном пути я заметила, как сжимает зубы Бэйт, и подъехала к брату.

— Раны?

— Не мои. Отец сказал, что дом спит, но я слышу его голос. Не знаю пока, о чем он шепчет, но мне тревожно, Габи. Я чуть не потерял семью, любимую и саму веру. Не хочу снова проморгать опасность. Если придется для этого не спать ночами — не буду.

— Грозовой дом не погиб. Он в тебе и в каждом Магици. Пока живы мы, живы и бури. А что готовит будущее — увидим. В любом случае у нас будет выбор, какой предпочесть путь.

Глава 20

Погода установилась теплая, снег шел редко и не мешал вылазкам, никаких недобрых гостей не появлялось. Жизнь налаживалась. Мы с Марком стали чаще гулять, обсуждая дела, предстоящие весной. Больше всего хотелось найти новое место для Грозового поместья.

— Может, и старое сгодится. Будет видно, когда стает снег, — повторял Бэйт.

Теперь он стал тем, кто отвечает за вопросы устройства на новом месте. Колэй и моя мама помогали родителям с неугомонными малышами, порой присоединялся и Ласс, но всё-таки большую часть времени он проводил в кузне у нового солнечного знакомого — молодого парня Захара. Бирн перебирал остатки библиотеки, чинил, что мог, остальные тоже нашли себе дело по душе.

Лео, как только привык к старому образу жизни, был тщательно осмотрен, и мы с Марком заключили, что парню не раз доставалось. Подлечив брату спину, Солнечный занялся привычными обязанностями, а я помогала ему, где придется. Пришлось предупредить всех новых жителей дома, что соваться к Ивовой роще опасно. Марк не стал рассказывать подробностей, но таких глупых, как я, среди Грозовых не оказалось: в тут сторону так никто и не пошел.

Дом учился новым песням. В основном это были колыбельные Мэй, под которые, если они звучали днем, хотелось спать всем слушающим. Она умела петь тихо, но звонко, как-то особенно нежно, и это было единственное, что кроме баюканий на руках усыпляло малышей — активные, голосистые Магици по нескольку раз за ночь будили родителей. Хорошо, что дедушка нашел к внукам подход. Он ловко брал обоих, ходил по дому и рассказывал обо всем, что видит. Однако если дети хотели обратно к родителям — никто не мог их успокоить. Взять грудь, обхватить покрепче папин палец — и наступала полная идиллия. Мэй научилась кормить обоих одновременно, и все были довольны.

Когда малыши чуть подросли, их потихоньку стали знакомить со всеми членами семьи. Они побывали на руках у Солнечных и Грозовых, и не было такого, чтобы кто-то им не понравился. Мэй и Дэр ходили гулять, непременно взяв с собой целое стадо разной живности. Кстати говоря, маленькие человечки очень понравились солнечным диким котам, и суровый отец, не допускающий зверей в собственную кровать, позволял им мурлыкать возле колыбелек.

Поправились все, в том числе Кулек. Он наконец-то поведал нам историю своих ран, хотя все и так догадались, что произошло.

— Я начал подозревать его давно, — сказал карлик. — Это ведь он еду отравил.

— Гнус на моем корабле, — нахмурился Торми. — Как же я не почувствовал?

— Не все можно ощутить, — отозвался Кулек. — Порой надо просто следить внимательно. Ты