Он отступил на шаг.

– Полина, я не могу. Это будет ложь, – Вольский заговорил искренне, горячо. – Я никогда никого другого не полюблю, я это знаю, и ты знай. Это не будет попыткой тебя разглядеть и полюбить. Это будет попыткой тебя обмануть. Пожалуйста, оцени мою честность, ты ведь знаешь, что на кону. И я прошу тебя подумать. Не относиться к себе так несправедливо, ведь ты же сама себя обманываешь сейчас, давая мне шанс на эту ложь. Ты заслуживаешь человека, который тебя выбрал, добровольно, честно, искренне! Чувствовать себя любимой, желанной, единственной! Ты никогда не будешь счастлива со мной, зная, что заставила меня дать тебе шанс. Не поступай так с собой! Это разрушит и тебя, и меня. У такой попытки только один исход – мы возненавидим друг друга.

– И замечательно, – отозвалась она, – тогда меня отпустит, и я отпущу тебя. Но этого не произойдет, если мы не попробуем.

– Чтобы отпустило, не надо пробовать, надо сходить к психологу, – вырвалось у него.

– Вольский, не беси меня! – ее вкрадчивый голос переменился, набрал силу и дерзость. – Я тебе предлагаю свободу, сохранить твой бесценный стояк, – она легонько стукнула тыльной стороной пальцев его по ширинке, и он дернулся, – и уделать Борисова. Взамен прошу такую малость! Поухаживать за мной, цветы там подарить, под луной погулять. И трахнуть меня пару… – она сделала паузу, – раз. Чего ты ломаешься, как целка? Тебе самому не смешно?

– Слушай… вообще не смешно, – выдавил он.

Воображение нарисовало ему эти картины… он, прикованный наручниками к кровати, и Полина раздевается с плеткой в руках… Захотелось позвать на помощь Чудо-женщину, потому что вся эта история попахивала рабством. Кто ему гарантирует, что эта решительная дамочка, которой в голову пришло вот таким образом реализовать свою власть, не начнет шантажировать его вскрытием подлога и принуждать к отношениям, к свадьбе и к сексу? Начала-то она с регистрации и свадьбы. А теперь уже пару раз достаточно. Просто она знает, что не хватит ей пары раз. И что не нужна ей его любовь, ей и без его проникновенных речей очевидно, что никогда он ее не полюбит. Она хочет взять его в плен, посадить на поводок и дергать. Если он сейчас ради спасения своего стояка пойдет на это, то потом и подавно никуда не денется. А от Альбины один раз она уже избавилась, и способ ей известен.

– Ну откуда ты такой, принц-прелестник? Любой мужик перед такой угрозой душу дьяволу продаст! Ты же потом пожалеешь, да поздно будет. – Ее голос был мурлыкающе ласков, она продолжала разглаживать теперь уже его плечи, и он не выдержал, отступил. – Блт, Вольский! Здесь, сейчас! Один раз, на этом столе, и свободен.

– Знаешь что, Полина, – твердо сказал он и крепко сжал в ладонях ее запястья, отодвигая их от себя, – я ведь мог упасть на мотоцикле в 22 года. Или попасть в ДТП на тачке. Могли Борисов и его кордебалет мне позвоночник перебить. А еще я чуть не погиб в 13 лет. Миллионы людей лежат парализованные, рождаются без конечностей и всю жизнь проводят в инвалидном кресле. Миллиарды умерли от вируса. По сравнению с этим мой приговор – не более чем возможность как следует выспаться. У меня руки, ноги на месте, я здоров как слон, и когда все это закончится, буду счастлив. Научусь думать верхней головой, столько пользы обществу принесу, охренеешь. Так что ты за меня не тревожься. Ты лучше подумай, а что, с тех пор как мы виделись в последний раз, в тебе изменилось? Мы ведь могли… не знаю, подружиться, потому что ты помогла бы просто так, потому что хорошо ко мне относишься. Я ведь посмотрел бы на тебя иначе. Не влюбился бы, нет, но ты стала бы моим близким человеком.

– Ой, Вольский, ну что ты меня лечишь, ты бы на третий день поскакал на белой лошади Альбину трахать, а про меня забыл в ту же секунду! – поморщилась она и выдернула руки из его пальцев.

– Я не понимаю, как ты меня собиралась от этого удержать.

– Вольский, ты жалок в своей упертой одержимости одной заурядной бабой.

Он вдруг замер, посмотрел на нее так, этак и понял, что Полина – единственная женщина, которой его всегда тянуло сказать гадость. Ни к одной в своей жизни он так, как к ней, не относился и ни разу не пожалел об этом. Он вдруг быстро, подошел к ней так, что она невольно отпрянула, наклонился, взял пальцами за подбородок и внимательно вгляделся в ее лицо. Хотелось понять, там человек вообще или все-таки демон?

Полина вздохнула, легко поддаваясь его властной руке, запрокинула лицо, приоткрыв губы, будто ждала, что он ее поцелует, протянула руки, прикоснулась к многодневной щетине и соскользнула ладонью на шею, потянула к себе. Но он распрямился на недосягаемую высоту и произнес.

– Спасибо тебе, Полин, я дурак, боялся, торговался с совестью, искал лазейки выкрутиться, а ты пришла и все по своим местам расставила. Мне больше не страшно, я в своей душе с приоритетами определился и спокойный пойду в свою камеру ждать казни. Видно, для этого ты появляешься в моей биографии, чтобы я переродился. Спасибо тебе за это.

Он наклонился и поцеловал ее в линию роста волос, как батюшка блудную дочь, и отпустил. Она пошатнулась.

– Я пойду, а тебе всего хорошего, Полина. Рассказы те, кстати, ничего, хорошие были. У тебя талант. Может, ты неправильно профессию выбрала? – Он подошел и стукнул в дверь, вызывая сопровождение.

Она развернулась вслед за ним, и Алекс увидел, что она плачет.

– Ты придурок! Ты же больше никогда уже не сможешь ее трахнуть, – закричала она, когда дверь уже открывалась.

– Как и тебя. – Он широко улыбнулся, подмигнул и исчез за дверью.

Что-то во мне сломалось. В тот день, когда я получил окончательную отставку, мы с Семеном купили водки и впервые напились до нестояния. Я смутно помню этот свой опыт. Помню, что было очень плохо, что я страшно горевал, а мой личный пьяный психолух без перерыва лечил меня увещеваниями. Рассказывал, что мне нужно отпустить и забыть, соблазнял открывающимися перспективами и неограниченными возможностями выбора. «Любая твоя» – это был лозунг его промо-кампании, и он настаивал: надо срочно вышибать клин клином. Раз случилась в моей жизни Элиза, значит, это возможно, просто нужно найти такую, которая увлечет не только тело, но и душу. Кругом миллионы девушек. Кто-то точно подойдет.

Я не спорил. Не было сил. То, что чувствовал я, не понимал никто. Даже сама Альбина наверняка не понимала. Чувствовала как-то иначе, раз смогла отказаться от меня. Раз смогла без меня обойтись. Мне тошно было думать о ком-то еще. Я не представлял и подавно не мог объяснить, насколько невозможно то, что мне предлагает мой недалекий друг. Как миллион яблок могут заменить одну птицу? Понимаю, моя пьяная логика так себе, но чувствовал я это именно так. Я был голоден, а мне говорили: выспись, пройдет. Нет! Не проходило. И никто не понимал, почему! У всех это работало. А я был сломан, пьян и до краев полон горя.

Помню, как кричал на разрыв души какие-то выспренные признания и клятвы, как рыдал алкогольными слезами, объясняя Семе, что жить мне больше незачем и что ей все станет ясно, только если я уйду из жизни, и так всем будет только лучше. Как потом меня выворачивало в туалете. Как мы оказались в парке у озера и я, пытаясь устоять на ногах, наблюдал за тем, как мой друг пытается познакомиться с какими-то девушками. Как мы поехали их провожать. И вот я лежу на сиденье в вагоне, головой на коленях незнакомой девчонки и изливаю ей все страдания своей души, а она сочувственно смотрит на меня и гладит по голове. И она тоже говорила, что время лечит, что это только кажется, что я никогда никого не полюблю. Что у нее так было и прошло и у меня пройдет. Она оставила мне свой номер, но я потерял его и ничуть не расстроился.