— Катюша! Как ты считаешь… они же точно более получаса пробудут? — и приобнял ее за талию.

— Вань! Ну дождись ты уже ночи, а?! — укоризненно протянула та.

— Да? Ну ладно… давай хоть чем-нибудь помогу тебе! — разочаровано протянул Косов.

И к возвращению хозяйки и Ильичева, стол был накрыт. Упомянутые и правда отсутствовали недолго, видно не обломилось Степе «сладенького» в бане.

«Хотя… они вполне могли успеть и пока нас не было!».

«Днюрожденцу» были вручены подарки — Глаша подарила ему хороший «брильный» набор, не импортный, как у самого Косова, но тоже — очень даже неплохой, отечественного производства — бритву, помазок, стальной стаканчик, и небольшой брусочек-мусат. Все — в красивом кожаном футляре. Катерина же подарила набор с одеколоном, лосьоном и мылом. Сговорились, не иначе!

Степан принялся объяснять, какой классный кинжал подарил ему Косов, но женщинам это было неблизко, а потому Ильичев, махнув рукой, пригласил всех выпить и закусить. Косов как-то быстро в этот раз наелся, приняв пару-тройку стопок водки, а потому, отвалившись от стола, потребовал себе гитару.

— Для именинника звучит следующая песня! Степа! Тебе, как казаку и потомку казаков, думаю — понравится!

— Под зарю вечернюю солнце к речке клонит.

Все что было — не было, знали наперед!

Только пуля казака во степи догонит,

Только пуля казака с коня собьет!

Ильичеву — понравилось! Даже — очень! Он расчувствовался и полез к Ивану целоваться.

«Чего-то он быстро сегодня захмелел, казачина этот?! Или, пока нас не было, они тут не развратом занимались, а Степа — «поздравляться» начал?».

Ивану пришлось повторить песню, а потом — и еще раз. Ильичев стал допытываться — знает ли Иван что-нибудь еще… эдакое? Косов разомлел от выпитого, съеденного, от близости жаркого крутого бедра подруги, сидевшей рядом, а потому… сдался:

— А проводи-ка меня, батя, да на войну!

А оседлай-ка ты коня, да моего!

А я пойду да обниму печаль-жену –

Кабы не быть бы ей вдовой!

Иван наблюдал, как пригорюнились женщины, как заиграл желваками скул Ильичев.

— Ох, проводи-ка меня, батя, да войну!

Был «посошок», теперь давай по «стремянной»!

А за курганом, коль я в поле не усну,

Еще добавим по одной!

Катя покусывала губы, а Глаша, тихонько вытирала кончиком платка, наброшенного на плечи уголки глаз. Ильичев скрипел зубами, а дождавшись, когда Иван закончит петь, заявил:

— Ох и гад, ты, Ванька! Ох и гад! Как же ты так-то…, - покачал головой, потом набулькал себе одному лафитник водки, махнул, не закусывая, и вроде бы — без связи с предыдущим:

— Летом, в отпуск, домой надо съездить… Проведать там моих…

Помолчав, вскинул голову:

— Иван! Надо чтобы старшина наш эти песни послушал. Иначе — не хорошо будет! Ему тоже понравится!

Потом они еще посидели и все вместе попели русские застольные песни. Выпивали и закусывали, конечно! А как без этого? Потом Косов, поглядев с удовольствием на подругу, спел «Чернобровую казачку».

— А чего ты только ей песни поешь? И для меня бы спел что-нибудь? — в шутку насупилась хозяйка.

Иван почесал затылок, подумал:

— Глаш! А я про Глафир песен и не знаю… Вот только, если… Но она — шутливая такая, смешная и не серьезная! Ну — сама послушай!

— Приходи ко мне Глафира, я намаялся один!

Приноси кусочек сыра, мы вдвоем его съедим!

Буду ждать желанной встречи, я у двери начеку,

Приходи ко мне под вечер — посидим, попьем чайку!

Косову нравилось, как весело, со смехом его слушали, а подпевали припев — уже все вместе:

— Лучше быть сытым, чем голодным!

Лучше жить в мире, чем в злобе!

Лучше быть нужным, чем свободным –

Это я знаю по себе!

Потом — потанцевали немного под патефон. Ильичев — вот странный тип, дойдя до определенной степени опьянения, как «закапсулировался» — пил еще, но с виду — не пьянел. Только глаза поблескивали шалым, да румянец пятнами на щеках пылал. Дамы тоже — поднабрались изрядно!

И что Косову не понравилось — то, что, опьянев, Катерина как-то заинтересованно поглядывала на Степана. Он помнил, как в первую их встречу, Катя с бОльшим интересом посматривала на Ильичева, чем на него. Казалось бы — они уже не раз встречались в «тесной» обстановке, как говориться — «познали друг друга», но — вот, стоило той чуть больше опьянеть и… Не то, чтобы Косов ревновал, все же Катерина была ему не настолько близка, но — было неприятно!

А уж когда он, пойдя на улицу перекурить, вышел на кухню, и увидел, как Ильичев что-то воркует на ушко Кате, а та… смущенно, но довольно хихикает! А потом… Степа явно погладил ее по попе! Зараза такая!

— Эй, именинник! Пошли выйдем, покурим, да проветримся! Да хмель из головы выдует! — окликнул он Ильичева.

В ограде Косов, закурил, дождался друга, и потянув того за гимнастерку к себе, вроде и улыбаясь, прошипел в лицо:

— Ты чего это, Степа? На чужой каравай — рот не разевай!

Ильичев сначала опешил, потом усмехнулся, отнял руку Ивана от своей гимнастерки и сказал:

— Ты, Ваня, видно выпил лишку сегодня!

— Я выпил лишку? — удивился Косов, — То есть я твою, а не ты мою подругу за задницу лапаешь?

Степан постоял в задумчивости, засмеялся, и тоже закурил:

— Вань! Ты чего? Сам же видишь, как она передо мной жопой крутит! Или взревновал? Так ведь говорил, что, мол, так все — не серьезно. Только — дурь потешить!

— Да я и сейчас говорю, что несерьезно… Но — неприятно! И не ревную я… а — все же — неприятно, понял?

Ильичев ткнул его кулаком в плечо:

— Ты чего, дружище? Да брось ты… все это… смехом только! Ну пошутковал с ней, ну — пожамкал чуток за задницу… чего