— Итак! Катберт! Пройдемся еще разок. Не забудьте — главные двери в гостиную надо запереть на ключ. Иначе дети ворвутся туда с криком и гамом раньше времени. Когда соберутся все до последнего гостя (список у вас на руках? отлично!), сходите проверьте, все ли готово у Винсента с санями. Потом, как только пробьет полвосьмого и зазвучит первая запись с колокольчиками, сюда спустится полковник Форрестер и сразу пройдет в гардеробную, где мисс Тоттенхэм нацепит на него бороду.

— Ты бы послушал сам, что говоришь, родной мой, — вставила Крессида. — Я тебе что, клоун из пáрной клоунады?

Кискоман тихо хихикнул.

— Мисс Тоттенхэм, — произнес Хилари еще громче, — поможет полковнику гримироваться. После этого не отпускайте далеко от себя Найджела, он вам понадобится. Ровно без четверти восемь вы идете, стучите в дверь гардеробной — даете знать полковнику Форрестеру и мисс Тоттенхэм, что все готово. Ясно?

— Да, сэр. Слушаюсь, сэр.

— Затем вы с Найджелом зажигаете свечи на елке и на «ветке поцелуев». Ну, это займет у вас какое-то время. Не забудьте убрать стремянку и погасить весь верхний свет. Это — самое важное. Поняли? Очень хорошо. После этого отправьте Найджела обратно сюда в зал, к магнитофону. Теперь вы, Найджел! Без пяти восемь, ни секундой раньше или позже, — вы усиливаете звук внутренней трансляции колокольчиков. Запомните: той, что звучит внутри дома! Запомнили? Включаете на полную мощность. Мы хотим, чтоб усадьбу до краев наполнил перезвон. Так! Мервин! Как только услышите этот перезвон, моментально отпирайте парадный вход в гостиную. Умоляю, ни на секунду не упускайте из виду ключа!

— Он всегда при мне, сэр.

— Отлично. Очень хорошо. Вы, Катберт, заходите в библиотеку и провозглашаете: «Елка!» Зычно, как вы умеете. Вложите все свое умение в этот возглас, ладно, Катберт?

— О да, сэр.

— И тогда вы с Мервином, распахнув парадные двери гостиной, сами успеваете оказаться там раньше всех и занимаете позицию у французского окна. Убедитесь, что полковник уже стоит с той стороны. Там рядом с ним к этому времени окажется Винсент. Он подаст вам сигнал фонариком… Значит, ждете у окна. И-и-и — вот! Наступает решающий момент. — Хилари взволнованно потер ладони. — Когда вся публика окажется в комнате и займет свои места — ну, об этом я сам позабочусь и, смею надеяться, миссис Аллейн будет так добра, чтобы помочь мне, — вы, Катберт, подойдете прямо к окну так, чтобы вас видел Винсент, и подадите условный знак… Винсент, теперь ваша очередь. Ради бога, следите, чтобы до самого последнего мгновения никто вас с санями не заметил. Когда в помещении колокольчики смолкнут, оттащите повозку во двор, к полковнику — он уже будет там. После условного знака сразу врубится звуковая дорожка на начало действия… Динамики, — с энтузиазмом пояснил «режиссер», обернувшись к Трой, — размещены снаружи, для большего правдоподобия эффекта. И вот теперь, Катберт, в этот момент, ради всего святого, не расслабляйтесь там с Мервином, будьте внимательны. Главное: четкость! Четкость и координация. Дождитесь, пока не услышите команду «Тпрррууу!» вашим собственным голосом из динамиков, потом финального аккорда бубенцов, и только затем — только затем! — рывком, французское окно — настежь! И запускайте полковника с повозкой. Винсент, вам поручается следить за Друидом в оба, как рысь в ночи, иначе он в пылу азарта запросто ворвется раньше времени. Проследите, чтобы он снял перчатки. Сами их с него стяните, но только в последний момент! Лучше б он их совсем не надевал, но ничего не поделаешь: мороз. Заранее проверьте, хорошо ли закреплены у него на плечах лямки от саней. А то у него есть удивительная привычка обматываться ими, как почтовая бандероль. Ну, и успокойте там его немного. Подбодрите.

— Приложу все старания, сэр, — отвечал Винсент. — Но он, видите ли, начнет закатывать глаза. Ну, ругаться на меня, что я мешаю ему перед стартом.

— Знаю, знаю. Полагаюсь на ваш такт, Винсент. Скажу так: мисс Тоттенхэм проводит его от гардеробной, а ваша зона ответственности за полковника начинается во дворе. Там можете делать с ним все, что сочтете нужным.

— Благодарю вас, сэр, — с сомнением в голосе произнес Винсент.

— Итак, — Хилари обвел взглядом своих бойцов, — таковы мои точные и непременные распоряжения. Я все сказал. Всем спасибо. — Он повернулся к Трой: — А мы с вами давайте выпьем чаю. В будуаре. Сами себе приготовим. Времени осталось немного, но мы, как говорится, сделаем это «с поспешностью» — помните, как полагается на еврейскую Пасху, препоясав наши чресла[101]. Впрочем, они, как видите, уже препоясаны, все готово к бою. Я надеюсь, вы рветесь в бой? Да?

— Рвусь, — отозвалась художница, с удивлением осознавая, что это правда. — Очень даже рвусь. Просто жду не дождусь.

— Обещаю: праздник вас не разочарует. И кто знает, — добавил Хилари, — быть может, даже он запомнится вам как нечто совершенно неповторимое.

— Я в этом не сомневаюсь, — улыбнулась Трой. Ей хотелось сказать ему что-то приятное.

I

Оглушительный звук колоколов разносился по всему дому — дом был наполнен их разнообразным, самовластным перезвоном, словно являлся «чревом» какой-то обезумевшей колокольни. Найджел явно со всем возможным рвением исполнил распоряжение хозяина максимально усилить громкость.

— Бом-бом-бом-бом-боммм! — вопил вслед за колоколами какой-то перевозбужденный малыш, сопровождая свой ор экстравагантными ужимками и жестами. Группка таких же крошечных девчонок с подобострастным обожанием столпилась вокруг него, тоже вопя и хлопая в ладошки. Вся ребятня скакала и кричала, несмотря на старание родителей под руководством Хилари и Трой утихомирить их и призвать к порядку. Пришлось троим из отцов семейств — по совместительству надзирателей из «Юдоли» — начать патрулировать комнату из конца в конец с видом профессионально угрожающим: это позволило наконец организовать расшалившуюся детскую стайку в крайне подвижную, готовую в любой момент рассыпаться, но все-таки колонну по парам.

«Динь-дон-динь-дон-динь-дон!» — звенело повсюду «точно звонкий смех ребенка», по выражению Эдгара Аллана По[102].

Вошел Катберт. Он минуту созерцал собравшуюся публику отрешенным взором, затем набрал побольше воздуху в легкие и провозгласил: «Елка, сэр!»

Мгновенно воцарилось молчание. Весь колокольный оркестр слился в последнем ударе и провалился в гулкую тишину. Все часы в усадьбе, а также те, что висели на башенке над конюшней, синхронно пробили восемь раз, а спустя секунду или две вновь вступили колокола, но только на сей раз вкрадчивыми, нежными, сладкими голосами — как у Святого Климента Датского[103].