— Пора, — громко сказал Хилари.

Дети, с извечно свойственной их племени переменчивостью вдруг превратились в ангелов: глазки вмиг стали размером с блюдца, рты раскрылись широко, как бутоны роз поутру, они крепко сжали друг другу ладошки и вообще выглядели завороженными. Даже «перевозбужденный» мальчик и тот притих.

Тут Хилари, как это ни поразительно, запел. У него оказалось сильное мужское контральто, которое сразу приковало к себе всеобщее внимание.

И вот извивающийся «крокодил» из ребячьих пар двинулся вперед — из библиотеки в коридор, через главный зал, освещенный теперь только пламенем каминов, и дальше — сквозь широко распахнутые двери гостиной — прямо в волшебный мир, созданный Хилари.

В самом деле, подумала Трой, это же настоящая сказка. Просто дух захватывает. В дальнем конце комнаты словно зависла в таинственном сумраке раззолоченная елка. Огни свечей, звезды и целый сонм игрушечных ангелов словно оживляли ее. Казалось, она подрагивает от собственного великолепия. Это было самое красивое дерево на свете.

В свете елочных огней дети расселись на полу. Взрослые — и гости, и персонал поместья — переместились в угол гостиной, где мрак полностью скрыл их.

Ну вот, промелькнуло в голове у Трой, наступает звездный час дяди Блошки. Через мгновение он появится.

Хилари, стоя перед детьми, поднял руку, добиваясь полной тишины. Она тут же наступила. Снаружи, прямо из ночной темноты, донеслись таинственные звуки — вроде как невидимые бесплотные флейты весело запели на северном ветру. Музыка электронная, подумала художница, а пробирает и впрямь до мурашек по спине — в комнате даже холоднее стало! Потом сквозь эту выразительную музыку издали начали пробиваться бубенцы подъезжающих саней. Все ближе, ближе их настойчивый перезвон — и вот он уже затихает прямо напротив французского окна. В той стороне за елкой ничего не видно, но Хилари, как известно, все предусмотрел. Вот уже слышится стук копыт, храп оленей и совершенно роскошное, пышное: «Тпппрррууу!» Даже от Катберта Трой такого не ожидала.

Окно распахнулось.

Елка так и заплясала на холодном ветру, все всколыхнулось и заблестело новыми красками: огни свечей заколебались, заполоскались, игрушечные шарики серебристо зазвенели.

Окно захлопнулось.

И вот потянул вокруг елки на лямках свои золотые сани настоящий Друид.

Что ж, может, все это и бесстыдное нагромождение анахронических глупостей, лишенных всякого историзма, может, воображение у Хилари несколько… скособоченно, но как здорово получилось, признала в душе Трой.

Мантия Друида — плотная, просторная, в три охвата, с широкими рукавами — была соткана, как художница уже знала, из золотого ламе́. Волосы — тоже золотистые — обрамляли лицо строгими благородными прядями, золотого цвета борода покрывала всю грудь как опахало. Величественная корона из веток омелы отбрасывала тень на глаза, сверкавшие в полумраке. Отнюдь не комический персонаж, однако. Скорее — король Лир, которому пришло в голову сыграть Оле-Лукойе.

Он трижды обошел вокруг елки под непрекращающийся гимн труб и свирелей. Затем снял с плеч лямки, оставил в стороне повозку, воздел руки кверху, сделал несколько загадочных движений (словно подзывал кого-то к себе) и наконец поклонился, разведя руки в стороны.

К сожалению, перчатки — весьма добротные, трикотажные, — он снять забыл.

— Фред! Перчатки! Я говорю…

Но Друид уже пропал. Растворился. Удалился туда, откуда пришел. В комнату ворвался еще один краткий порыв холодного ветра, окно захлопнулось, колокольчики стихли.

Друид исчез.

II

Снова началось веселое детское столпотворение, образовалась куча мала, и снова унимать ребятню пришлось слаженной «команде палочек-выручалочек»: Трой+Хилари+родители. На коробках с подарками были блестящими буквами начертаны фамилии гостей, и теперь как раз настало время детишкам, сбившись в маленькие группы, находить свои подарки, разворачивать их и ахать.

Мервин подошел к елке со специальным колпачком на длинной ручке — ему предстояло погасить свечи. Хилари подал знак Найджелу, и тот повернул выключатель. Яркий электрический свет упал на маленький столик с презентами для взрослых. Подойдя к нему, Трой оказалась рядом с миссис Форрестер.

— Он был великолепен! — с чувством воскликнула художница. — Просто великолепен, у меня нет слов.

— Забыл снять перчатки. Я так и знала.

— Господи, это совершенно неважно! Не имеет никакого значения!

— Ну, для Фреда имеет, — сказала жена полковника. И, подумав, добавила: — Пойду посмотрю, как он там…

А возможно, Трой показалось, что она сказала именно это. Гвалт стоял такой, что даже формулировки миссис Форрестер, не отличавшиеся разнообразием (зато отличавшиеся чеканной четкостью), расслышать было трудно.

Настал черед разворачивать свои подарки гостям и прислуге «старше шестнадцати лет». Найджел начал разносить коктейли с шампанским. Трой они показались какими-то необычно крепкими.

Тем временем к ним сквозь толпу пробивалась Крессида. По просьбе Хилари она надела сегодня тот же костюм, что и вчера: легкую блестящую тунику с брюками. К общей цветовой гамме праздника он подходил просто идеально. Невеста хозяина усадьбы подняла руку и поверх голов толпящейся публики поманила миссис Форрестер. В том, как она это сделала, Трой почудилось что-то неуловимо… что-то не такое томное и вальяжное, как обычно. Две гостьи встретились в толпе, художница решила понаблюдать за ними. Крессида низко наклонила голову. Тяжелая грива светлых волос закрыла ее лицо, а вот лицо миссис Форрестер как раз освещал прямой луч от светильника на стене. Трой ясно увидела, как она нахмурилась и поджала губы. Затем старая леди поспешила к выходу, довольно бесцеремонно расталкивая собравшихся локтями.

Крессида направилась к Трой.

— Слушайте, ну как он выступил, нормально? Я хотела сама посмотреть, но мне было плохо видно.

— Он был просто великолепен.

— Ну и чудно. Вы, конечно, заметили его?

— Заметила — кого?

— Ну его! Ах ты, господи боже мой!.. — воскликнула Крессида. — Кажется, я начинаю говорить как тетя Клумба. Вы же узнали его, да?