земского писаря Иванова, но часть поджигателей осталась на свободе. Все же из материалов дела неясно – то ли пожар дело поджигателей, то ли, как обычно, упала свечка или лучина выпала из поставца, загорелись занавески или пакля, а потом ветер разнес горящие угли, но с поджигателями, засланными из Польши, все выглядит куда затейливее, чем без них.

Само собой, что после такого пожара от Болховской крепости ко времени зуевского приезда не осталось ничего: «Укрепления в нем нет никакого кроме однех следов ныне осыпавшегося земляного вала, хотя в древности, сказывают, была и деревянная крепость». Вот так… В древности, которая и была-то всего полтораста лет назад. И еще о прошлом Болхова: «Что касается до его начала, то неизвестно, когда он и кем построен, а нещастий в разные времена как от набегов Крымских, так и Литвы претерпевал довольно». Заметим, что Василий Федорович Зуев ехал не как праздный турист, а как исследователь, отправленный Российской академией наук в экспедицию для подробного описания вновь приобретенных земель между Бугом и Днестром, и уж он-то, надо думать, узнавал о прошлом Болхова не только из устных рассказов местных жителей, но и из документов.

Зуев был очень дотошным – он в своих записках сообщил даже о том, из чего сделаны ограды в местных монастырях: в женском, заштатном, который находился внутри города, она была деревянной, а в мужском, рядом с городом, каменная. Еще и ворота железные. Пересчитал он и монахов с монахинями – в женском всего девять вместе с настоятельницей и пятьдесят восемь послушниц, живущих на своем содержании, а в мужском – семь монахов и два послушника. Прочтет об этом современный читатель и подумает: зачем мне знать, сколько жило в болховских монастырях монахов и монахинь в конце восемнадцатого века, если я и в Болхове ни разу не был… Понятия не имею зачем. Жили они, молились, носили воду из колодцев, запасали дрова, чтобы зимой отапливать кельи, снова молились, снимали нагар со свечей, причащались, латали прохудившиеся подрясники, исповедовались и умерли. Сами придумайте зачем.

Вернемся, однако, в Болхов. Военных в последней четверти восемнадцатого века в городе не осталось вовсе, если не считать каких-нибудь будочников и городовых. Даже герб, дарованный Болхову императорским указом, как раз в тот самый год, когда через город проезжал академик Зуев, был мирнее некуда: «в серебряном поле засеянное гречихою поле, означающее изобилие сего плода». Ни тебе мечей, ни стрел, ни пушек с ядрами, ни крепостных башен – только гречиха. С этим гербом и стал Болхов уездным городом и центром Болховского уезда Орловской губернии85.

За три года до конца восемнадцатого века в городе было уже двадцать шесть каменных домов, из них дюжина двухэтажных. Почти все эти дома были купеческими. Деревянных домов и вовсе было больше двух тысяч. По правилам написания краеведческих очерков за общим количеством домов должна следовать роспись – сколько домов дворянских, сколько купеческих, сколько мещанских, солдатских, разночинцев, домов однодворцев, ямских; за росписью домов – роспись лавок: рыбных, мясных, москательных, мелочных, церковных, из них деревянных, каменных, список приказчиков в смазных сапогах, сидельцев в засаленных фартуках, вихрастых мальчишек на посылках; за лавками идут пивоварни, кузницы, свечные заводы, солодовни, харчевни, кабаки, половые, кухарки… и так до самых маленьких и нищих церковных мышей, но мы перечислять всего этого не будем. Скажем только, что в это же самое время в Болхове было целых сто семь кожевенных заводов и находились они при домах, стоявших вниз по течению реки Нугрь. Скорее всего, заводики это были маленькие, и работали в них чаще всего члены одной семьи и двое-трое наемных рабочих, но Нугрь они довели, что называется, до ручки, постоянно промывая в реке кожи от дубильных веществ, золы, извести, красителей вроде купороса и сливая в воду все отходы производства.

Век просвещения мимо Болхова не прошел. Болховские градоначальники, понятное дело, как Екатерина Алексеевна, с Вольтером не переписывались, но в 1738 году решено было церковными властями устроить в городе школу для обучения детей духовенства. На этот счет вышел соответствующий указ. Выйти-то он вышел… только учителей для школы не нашли, и указ остался на бумаге. Через двадцать четыре года была сделана еще одна попытка. То же ведомство решило устроить такую же школу. Снова вышел указ, архиепископ Крутицкий Амвросий выделил триста рублей, собрали деньги с местного духовенства, купили дом помещика Петра Петровича Апухтина, нужные учебники, назначили учителей и специальным указом приказали болховским городским и уездным священнослужителям своих детей отправлять на обучение. Проработала школа целых два года, а потом начальство про нее забыло. Забыло – это значит перестало выделять деньги на ее содержание. На дрова, на зарплату учителям, на учебники. Дело в том, что Болхов перевели из одной епархии в другую, Московскую, и новое начальство не спешило ни с распоряжениями, ни с указами. Учителя и ученики долго не ждали – разбрелись по домам, школу закрыли. Родители учеников не расстроились – домашнее обучение им было куда привычнее и удобнее, чем школьное. И куда бесплатнее.

Еще через двадцать два года в Болхове открыли первую светскую школу, а через пять лет, в 1789 году, ее преобразовали в малое городское училище. Было в нем всего два класса. В первом учили чтению, чистописанию, отучали слизывать с листа кляксы, краткому катехизису, священной истории, не реветь, когда тебя таскают за вихры или угощают березовой кашей за невыученный урок или плохое поведение, и первой части арифметики. Во втором классе читали книгу о должностях человека и гражданина, стоять столбом в углу за разговоры, в то время как учитель объясняет урок, зубрили пространный катехизис, учились писать под диктовку, незаметно списывать и продолжали ненавидеть арифметику.

«Разбойники Средиземного моря, или Благодетельный алжирец»

Одним из первых смотрителей училища, организовавшим при нем общежитие на пять человек, был помещик болховского уезда Александр Алексеевич Плещеев – поэт, переводчик, композитор и большой друг Василия Андреевича Жуковского. Отец Александра Алексеевича, Алексей Александрович, секунд-майор в отставке, жил неподалеку, в том же самом Болховском уезде, в деревне Знаменское. Стихов он не писал, музыки не сочинял, но в гости к нему и его жене Анастасии Ивановне не раз и не два приезжал и подолгу гостил их старинный приятель – Николай Михайлович Карамзин. В последнее десятилетие восемнадцатого века Карамзин бывает у Плещеевых в Знаменском почти каждый год и живет месяцами. Вот что он пишет весной 1794 года в Петербург из Знаменского Ивану Ивановичу Дмитриеву: «Я