Великом Устюге, в Нежине и осадным воеводой в Киеве. В те времена воеводы больше года в одном месте не служили. Власти полагали, и не без основания, что среднестатистический воевода к концу первого года вступает в преступную связь с местными, как сейчас сказали бы, элитами и начинает воровать и брать взятки. Зная это правило, жители города Нежина написали челобитную Алексею Михайловичу, в которой просили оставить у них воеводой Ржевского, потому что он «человек добрый, живет с ними Бога боясь, никаких бед, разоренья и воровства не допускает». Одной этой фразы из челобитной достаточно для того, чтобы поставить памятник Ивану Ивановичу хоть в Нежине, хоть на родине в Болхове, хоть в любом нашем городе, чтобы нынешние воеводы… Впрочем, это уже маниловщина.

Прослужил Ржевский в Нежине целых пять лет и уехал в Великий Устюг. После его отъезда нежинский протопоп Симеон Адамович писал в Москву ближнему боярину Артамону Матвееву: «Присылайте воеводой в Нежин доброго человека… давайте нам такого, как Иван Иванович Ржевский: и последний бы с ним теперь за великого государя рад был умереть». Иван Иванович похоронен в Болхове, в Спасо-Преображенском соборе. До Ржевского собор был деревянным. На его средства в 1671 году возвели каменный. Через сто семьдесят лет этот собор разобрали и построили на его месте новый – больше и краше. Самое удивительное, что, несмотря на перестройку, сохранилась надгробная плита над могилой Ржевского, вмурованная в один из столпов нижнего яруса двухэтажного собора82.

На этом история об Иване Ивановиче Ржевском должна была бы кончиться, но она продолжилась. У Ивана Ивановича было четверо детей – трое сыновей и дочь. Сыновья, понятное дело, все воеводы. Они и появлялись на свет с криком «Ура!», уже в кольчугах молочной спелости и с крошечными шпорами на розовых пятках. У одного из них, Алексея, родился сын Юрий, но уже не воевода и окольничий, как можно было бы подумать, а капитан-поручик, вице-губернатор Нижнего Новгорода и действительный статский советник. У Юрия Алексеевича родилась дочь, Сарра Юрьевна, которая вышла замуж за Алексея Федоровича Пушкина и в свою очередь родила дочь Марию Алексеевну Пушкину (Ганнибал), родившую в свою очередь дочь Надежду, а Надежда подарила нам всем наше все – Александра Сергеевича Пушкина, и тогда Марья Алексеевна стала бабушкой нашего всего, а Сарра Юрьевна – прабабушкой, а Юрий Алексеевич Ржевский – прапрадедушкой, а… воевода и окольничий Иван Иванович Ржевский блинами не торговал, царских сапог не ваксил, но был убит при осаде Чигирина турецкой гранатой.

В Болхове есть еще и улицы Большая Ржевская и Малая Ржевская, и я бы с удовольствием написал, что собор находится на одной из них, но нет. Он стоит на улице Красная Гора, что не так уж и плохо, если вдуматься. Обычно-то у нас соборы стоят то на площадях Ленина, то на улицах Свердлова или Ворошилова, а то и на перекрестках улиц Розы Люксембург и Клары Цеткин.

«Главнейшие их промыслы суть кожевенные и юфтяные…»

Вот теперь вернемся к запискам священника московской церкви Покрова Пресвятой Богородицы Иоанна Лукьянова, проезжавшего через Болхов в 1701 году по пути в Иерусалим. В написанных им путевых заметках под названием «Хождение в Святую землю» читаем: «Град Болхов стоит на реке на Угре на левой стороне на горах красовито. Город древянной, ветх уже; церквей каменных от малой части; монастырь хорош, от града якобы поприще; рядов много, площадь торговая хороша; хлеба много бывает, а дровами скудно сильно…» Обычно на этом самом месте болховские краеведы, пишущие о родном городе, цитату обрывают и рассказывают о том, как обветшали крепостные стены, как проходила торговля хлебом, про множество красивых церквей, а у цитаты между тем есть и окончание: «…Люди в нем невежи, искусу нет ни у мужеска полу, ни у женска, не как Калуга или Белев, своя мера, дулепы». Обидные слова. В примечаниях к запискам Иоанна Лукьянова, напечатанных в 1863 году в журнале «Русский архив», написано, что «Дулёбый во Владимирской и Рязанской губ. Значит косой, разноглазый». Иоанн Лукьянов был, наверное, очень востроглаз, поскольку провел он в Болхове всего день и успел заметить очень многое, включая отсутствие вкуса у жителей обоего пола и косоглазие. И еще в примечаниях добавлено, что странное это прилагательное могло происходить от самоназвания славянского племени, жившего в этих местах в раннем Средневековье. Да хоть в позднем. Все равно обидно, тем более что Лукьянов о жителях соседнего Белева написал: «В Белеве люди зело доброхотны, люд зело здоров и румян, мужеск пол и женск зело крупен и поклончив». Лицо духовное, а туда же – «женск пол крупен и поклончив».

Ну да бог с ним, с Лукьяновым. Вот царь Петр никаких записок о Болхове, куда приезжал с сыном в 1706 году, не оставил, а просто осмотрел пришедшую в негодность крепость и приказал снять с нее все пушки. Посмотрел царь и Спасо-Преображенский монастырь. Побывал в мужском Оптинском монастыре и распорядился устроить в Болхове архимандрию. Архимандрия эта должна была стать сладкой оболочкой на горькой пилюле. За четыре года до посещения Болхова Петр Алексеевич, по причине вечной нехватки денег на военные расходы, распорядился у этого же монастыря отобрать принадлежащие ему мельницы и передать их в ведение болховского магистрата, а за год до своего приезда отправил в Болхов боярину и полковнику Денису Мартыновичу Юрасовскому царскую грамоту: «Как к тебе ся Наша, Великого Государя грамота придет и ты бы в тамошних водах, в реках и в прудах, велел ловить рыбу всяких родов и велел сажать в сатки, чтоб к Нашему В. Г. пришествию в Болхов жывой всякой рыбы было б с удовольством. И про улов той рыбы объявлял и подавал уловные росписи о том к нам В. Г., а отписку велел подать в приказе Большаго дворца боярину нашему Тихону Никитичю Стрешневу с товарыщи, а буде поставишь указ Наш себе в оплошку, быть тебе в великой апале; да на тебе ж доправлена будет пеня знатная». Можно подумать, что они там в Москве рыбы свежей не видели.

Правду говоря, Петра Алексеевича более всего интересовали не рыба и не храмы, а бурно развивавшееся в Болхове кожевенное производство. Обувь, рукавицы и кожаная конская сбруя, выделанные болховскими мастерами, расходились в различные малороссийские города и города европейской части Российской империи. Петр Первый любил вмешиваться во все дела. Кожевенное исключением не было. Императора, понятное дело, интересовали солдатские сапоги, а не бальные туфли. В 1719 году из